среда, 17 ноября 2010
Метал машины прикрывает наши души
И проблеск синий привлекает должный взгляд.
Ночной покой сиреной грустной мы нарушим
Простите нас, ведь мы не на парад.
Усталый голос в рации почти в четыре
Объявит номер борта и готовность в путь.
Шипящий звук в разряженном эфире
Вдруг разобьёт надежды отдохнуть.
Снова вызов и снова дорога,
Вой сирены,слепящий свет фар.
Бесконечная ночь у порога,
Тихий ропот "О,как я устал!"
Хохот ветра в кривом переулке,
Дождь промозглый и сломанный код...
Мы по лестницам тёмным и гулким
Поднимаемся к тем,кто нас ждёт.
В этом омуте страха и боли
Искру жизни стараясь сберечь,
Мы - обычные люди,не более,
Не машины,об этом и речь.
Мы сжигаем себя по-немногу,
Чтоб не гасли другие сердца.
И раз выбрали эту дорогу,
То пойдём мы по ней до конца....
Людям свойственно забывать плохие и страшные моменты своей жизни. Свойственно. Но, у каждого медика есть свое кладбище за спиной, которое никогда не отпускает от себя.
Не важно, виноват ты в смерти пациента или нет, сделал ты все, для спасения его жизни или пустил на самотек, зависело хоть что-то от тебя или нет, неважно, твое личное кладбище всегда с тобой. Никто не в силах разделить твою ответственность, никто не в силах снять этот груз с твоих плеч.
Всего 6 часов вечера, а на улице уже так темно...Я еду в автобусе, прижавшись лбом к холодному стеклу и смотрю на улицу...Вот зажглись фонари, осветив улицы теплым мягким светом, люди снуют по тротуарам, куда то деловито торопятся, поеживаясь от легкого морозца. Хорошо на улице, тихо. Выйдя из автобуса, я глубоко вдохнул морозный воздух, счастливо улыбнулся, но, одернув себя, напомнил самому себе, что пора уже спешить на работу. Сегодня я и мои коллеги снова сразимся в схватке с единственным нашим врагом - Смертью. Пока город спит, мы будем напряженно работать, сидя в машинах скорой помощи, озаряющих все вокруг себя синим мерцающим светом...
Мимо проехала наша скорая, бригада меня узнала и в знак приветствия помигала синими маячками и рявкнула "крякалкой". Приятно, когда узнают...Только люди вокруг недоуменно и любопытно поглядывают, когда помашешь вслед этой машине. Сегодня я опять работаю с Костяном, это единственый из всех моих напарников, который понимает меня с полуслова, полувзгляда. В каких только ситуациях мы с ним побывали...Ну да ладно, об этом потом! Весело поздоровавшись с коллегами и быстренько переодевшись в ставшую родной и привычной форму и повесив на шею стетофонендоскоп, я решил сделать все дела, а потом спокойно попить кофейку и поболтать с ребятами. Быстро пересчитав наркоту, проверив всю аппаратуру и расписавшись в журналах, я довольно вздохнул и пошел греть чайник. Костян был уже на кухне. Улыбнувшись, он передал мне кружку с горячим ароматным кофе. Вот и начался отсчет нашего дежурства...
- Костя, ты проверил кислород в центральном баллоне? - спросил я коллегу.
- Да, там уровень на 10 атмосферах.
- Ну ладно, нам хватит, а там если что заменим, - резюмировал я.
Допив кофе, посмотрели ужастик по ноутбуку и решили, что можно и поужинать. Зайдя на кухню, мы услышали, как затрещал селектор громкой связи:
- Пятая и шестая бригада, на вызов!!Пятая и шестая!!!СРОЧНО!!!
- Вот и покушали...Что же там случилось? - Вбежав в диспетчерскую, мы застали там шестую бригаду.
- Ребят, что у нас? - спросил я.
- Трасса... - был их ответ.
Трасса, кто туда не ездил, тот не знает что это за кошмар. Участок дороги от Новодвинска до федеральной трассы М-8 простая двухполосная дорога со своими неровностями и коварностями, практически неосвещенная на своем протяжении.
- Чтоб их, - вырвалось у меня.
Забравшись в машину, мы с Костяном одновременно захлопнули двери. Толик рванул с места, уже выезжая из двора подстанции, врубил светомузыку, за нами спешила Газель шестой бригады. При выезде на улицы города, Толик включил сирену и тоскливый, щемяще-тревожный вой сирены разнесся вдаль, практически одновременно заработала сирена второй скорой, и машины, увидев нашу "РЕАНИМАЦИЮ", отбрасывающую синие блики на дорогу и за ней вторую скорую, тоже со включенными спецсигналами, посторонились, пропустив нас... И началась гонка со временем по замерзшим полупустым улицам города.
Десять часов вечера, время волка, когда так и клонит в сон. Город смотрел на нас яркими глазницами освещенных окон, подмигивал глазами светофора. Редкие прохожие торопились домой, к семье, в тепло квартир, а нас ждала долгая и трудная работа на холоде темных улиц.
- Заснул, наверное, за рулем, - констатировал Толик, удерживая машину на накатанной до блеска дороге.
- А может, вынесло, - не согласился с ним Костян. – Что скажешь, Антох?
- Не важно, пусть только все живые будут, - вздохнул я.
- Гони, Толь, - встрепенулся напарник.
- А я что, в носу ковыряюсь? – огрызнулся водитель. – Гоню я.
Дальше ехали молча, стараясь не отвлекать водителя и постепенно выныривая из остатков сна. Я открыл ящик, вытащил и переложил в карман жгут, стерильный бинт, засунул под куртку флакон с перекисью, чтобы на месте сэкономить секунды, которых может не хватить.
- Толь, разворачивайся, и дай нам прожектор, - попросил я, когда мы остановились около милицейских машин, вспарывающих темноту проблесковыми маячками.
- Валите, - пробурчал недовольный Толик, разворачиваясь так, чтоб установленный сбоку прожектор освещал место.
Вспыхнул яркий свет, выхватывая из темноты место аварии. Вылетевшие на встречку «жигули» в лобовую столкнулись с "Опелем", и отбросило обратно на свою полосу. В результате иномарка перевернулась на крышу, а от "жигулей" остались груды дымящегося, искореженного металла. Вокруг разливался острый запах бензина.
- Кирдец, - сообщил нам свое мнение водитель. – Там фарш.
- Эксперт, блин, - буркнул я, вытаскивая из салона ящик. – Пошли, посмотрим, Костян?
Тут с воем подлетела вторая скорая и мы вчетвером подошли к месту ДТП.
- Так, ребят, мы обследуем иномарку, а вы - "жигули", о результатах говорите сразу же - Сказал Костян, - ну что, Антох, полезли.
Первое, что я увидел в салоне стоящего на крыше авто - залитое кровью, мертвое лицо водителя, эти потухшие безжизненные глаза... Пощупав пульс на сонных артериях, я вздохнул и сказал: - Готов.
И тут раздался стон, исходящий откуда то сзади водительского сиденья.
То, что я увидел, заставило меня закричать - Костян, давай жесткие носилки и воротник Шанца, тут подросток!
Осторожно надев на шею паренька жесткий воротник, мы вытащили его из машины и уложив на носилки, закатили их по направляющим в салон. Толик, молодец, нагрел так, что мне сразу стало жарко.
Выглянув из салона, я проорал, - Эй, шестая, как там у вас, сами справитесь?
- Все нормально, у нас травма грудной с пневмотораксом, но справимся сами, гемодинамика стабильная.
-Ок, тогда мы полетели! - лицо паренька было залито кровью, но откуда она, я понять не мог. Обследовав голову подростка, я понял, что ссадин на голове нет, а кровь чужая, наверно водителя. Сознания естественно не было, и как то не нравилось мне дыхание, какое то поверхностное и редкое.
- Костян, готовь монитор, интубацию и систему, будем капать! - напарник в ответ кивнул и быстро разрезав одежду, принялся накладывать электроды кардиомонитора. Натянув манжетку тонометра на руку мальчика, я попытался услышать хоть какое то давление. - Да уж, не густо, 60/20, пульс частит. - в это время ожил монитор, частым попискиванием показывая пульс - 159, нифига себе тахикардия! По-ходу, кровит где то. Положив руку на живот, я почувствовал, как резко он напрягся. Так и есть, внутрибрюшное.
- Кость, давай, ставим вену, давление падает. - напарник быстро вкололся в вену и пустил раствор частыми каплями. - Давай интубацию, нифига он не продыхивается. - Костян быстро подал ларингоскоп с изогнутым клинком(знает, что я именно так люблю) и трубку, быстро заведя ее в трахею, я подсоединил шланг аппарата ИВЛ и включил режим вспомогательной вентиляции.
- Ага, проводится хорошо, раздувай манжету, крепи.
- Антох, давление падает, уже 40/0
- Что там у нас? – повернувшись, поинтересовался Толик.
- Хреново, Толь, погнали, - попросил я.
- Следи за давлением, - сказал я.
- Антох, а давай адреналин по шлангу пустим? – предложил Костян, заметив, что давление не растет.
Ну да, это самый простой способ – ввести адреналин. Сосуды под его влиянием сужаются, кровоток в них становится мощнее, давление растет.
- А как он среагирует? Вдруг потом совсем давление к чертям полетит? – произнес я – Кровотечение только усилится.
- Мда, я не подумал, - согласился он. – Толька, гони!
- Так, похоже, я нашел, и, похоже, селезенка полетела. Давай сюда холод!
Костик перебросил мне пакет, который я активировал и положил на место предполагаемого повреждения.
- Сработало, - сообщил он, глядя на стрелку тонометра. – Поднимается.
- Отлично, - кивнул я.
- Добавь гемостатиков струйно 6 кубиков, преднизолону милиграммов 150.
Машина неслась по дороге, взрезая темноту ярким светом фар и мигающим светом маячков, где то вдалеке виделись маяки шестой бригады.
- Центальная, ответьте пятой бригаде.
- Слушаю, что у вас?
- Вызовите на приемное реаниматологов и хирургов, пусть готовят операционную и переливание крови, везем подростка 13 лет с ушибом головного мозга, разрывом селезенки на ИВЛ.
- Вас поняла, пятая.
Вот мы ворвались в город, распугав редкие машины воем сирены, с визгом шин прошли поворот, и вот она, больница...
- Подъезжаем, - предупредил Толик. – Встречают с каталкой.
Теперь оставалось самое легкое – передать пациента врачам в приемном, объяснить, что с ним случилось. Теперь парень в надежных руках... Не сговариваясь, мы с напарником трясущимися руками достали по сигарете и с наслаждением затянулись терпким горьким дымом. Вдали слышалось завывание сирен шестой бригады, они еще работают, они еще напряжены, а мы сделали свое дело... сегодня в борьбе со смертью победили МЫ...
И проблеск синий привлекает должный взгляд.
Ночной покой сиреной грустной мы нарушим
Простите нас, ведь мы не на парад.
Усталый голос в рации почти в четыре
Объявит номер борта и готовность в путь.
Шипящий звук в разряженном эфире
Вдруг разобьёт надежды отдохнуть.
Снова вызов и снова дорога,
Вой сирены,слепящий свет фар.
Бесконечная ночь у порога,
Тихий ропот "О,как я устал!"
Хохот ветра в кривом переулке,
Дождь промозглый и сломанный код...
Мы по лестницам тёмным и гулким
Поднимаемся к тем,кто нас ждёт.
В этом омуте страха и боли
Искру жизни стараясь сберечь,
Мы - обычные люди,не более,
Не машины,об этом и речь.
Мы сжигаем себя по-немногу,
Чтоб не гасли другие сердца.
И раз выбрали эту дорогу,
То пойдём мы по ней до конца....
Людям свойственно забывать плохие и страшные моменты своей жизни. Свойственно. Но, у каждого медика есть свое кладбище за спиной, которое никогда не отпускает от себя.
Не важно, виноват ты в смерти пациента или нет, сделал ты все, для спасения его жизни или пустил на самотек, зависело хоть что-то от тебя или нет, неважно, твое личное кладбище всегда с тобой. Никто не в силах разделить твою ответственность, никто не в силах снять этот груз с твоих плеч.
Всего 6 часов вечера, а на улице уже так темно...Я еду в автобусе, прижавшись лбом к холодному стеклу и смотрю на улицу...Вот зажглись фонари, осветив улицы теплым мягким светом, люди снуют по тротуарам, куда то деловито торопятся, поеживаясь от легкого морозца. Хорошо на улице, тихо. Выйдя из автобуса, я глубоко вдохнул морозный воздух, счастливо улыбнулся, но, одернув себя, напомнил самому себе, что пора уже спешить на работу. Сегодня я и мои коллеги снова сразимся в схватке с единственным нашим врагом - Смертью. Пока город спит, мы будем напряженно работать, сидя в машинах скорой помощи, озаряющих все вокруг себя синим мерцающим светом...
Мимо проехала наша скорая, бригада меня узнала и в знак приветствия помигала синими маячками и рявкнула "крякалкой". Приятно, когда узнают...Только люди вокруг недоуменно и любопытно поглядывают, когда помашешь вслед этой машине. Сегодня я опять работаю с Костяном, это единственый из всех моих напарников, который понимает меня с полуслова, полувзгляда. В каких только ситуациях мы с ним побывали...Ну да ладно, об этом потом! Весело поздоровавшись с коллегами и быстренько переодевшись в ставшую родной и привычной форму и повесив на шею стетофонендоскоп, я решил сделать все дела, а потом спокойно попить кофейку и поболтать с ребятами. Быстро пересчитав наркоту, проверив всю аппаратуру и расписавшись в журналах, я довольно вздохнул и пошел греть чайник. Костян был уже на кухне. Улыбнувшись, он передал мне кружку с горячим ароматным кофе. Вот и начался отсчет нашего дежурства...
- Костя, ты проверил кислород в центральном баллоне? - спросил я коллегу.
- Да, там уровень на 10 атмосферах.
- Ну ладно, нам хватит, а там если что заменим, - резюмировал я.
Допив кофе, посмотрели ужастик по ноутбуку и решили, что можно и поужинать. Зайдя на кухню, мы услышали, как затрещал селектор громкой связи:
- Пятая и шестая бригада, на вызов!!Пятая и шестая!!!СРОЧНО!!!
- Вот и покушали...Что же там случилось? - Вбежав в диспетчерскую, мы застали там шестую бригаду.
- Ребят, что у нас? - спросил я.
- Трасса... - был их ответ.
Трасса, кто туда не ездил, тот не знает что это за кошмар. Участок дороги от Новодвинска до федеральной трассы М-8 простая двухполосная дорога со своими неровностями и коварностями, практически неосвещенная на своем протяжении.
- Чтоб их, - вырвалось у меня.
Забравшись в машину, мы с Костяном одновременно захлопнули двери. Толик рванул с места, уже выезжая из двора подстанции, врубил светомузыку, за нами спешила Газель шестой бригады. При выезде на улицы города, Толик включил сирену и тоскливый, щемяще-тревожный вой сирены разнесся вдаль, практически одновременно заработала сирена второй скорой, и машины, увидев нашу "РЕАНИМАЦИЮ", отбрасывающую синие блики на дорогу и за ней вторую скорую, тоже со включенными спецсигналами, посторонились, пропустив нас... И началась гонка со временем по замерзшим полупустым улицам города.
Десять часов вечера, время волка, когда так и клонит в сон. Город смотрел на нас яркими глазницами освещенных окон, подмигивал глазами светофора. Редкие прохожие торопились домой, к семье, в тепло квартир, а нас ждала долгая и трудная работа на холоде темных улиц.
- Заснул, наверное, за рулем, - констатировал Толик, удерживая машину на накатанной до блеска дороге.
- А может, вынесло, - не согласился с ним Костян. – Что скажешь, Антох?
- Не важно, пусть только все живые будут, - вздохнул я.
- Гони, Толь, - встрепенулся напарник.
- А я что, в носу ковыряюсь? – огрызнулся водитель. – Гоню я.
Дальше ехали молча, стараясь не отвлекать водителя и постепенно выныривая из остатков сна. Я открыл ящик, вытащил и переложил в карман жгут, стерильный бинт, засунул под куртку флакон с перекисью, чтобы на месте сэкономить секунды, которых может не хватить.
- Толь, разворачивайся, и дай нам прожектор, - попросил я, когда мы остановились около милицейских машин, вспарывающих темноту проблесковыми маячками.
- Валите, - пробурчал недовольный Толик, разворачиваясь так, чтоб установленный сбоку прожектор освещал место.
Вспыхнул яркий свет, выхватывая из темноты место аварии. Вылетевшие на встречку «жигули» в лобовую столкнулись с "Опелем", и отбросило обратно на свою полосу. В результате иномарка перевернулась на крышу, а от "жигулей" остались груды дымящегося, искореженного металла. Вокруг разливался острый запах бензина.
- Кирдец, - сообщил нам свое мнение водитель. – Там фарш.
- Эксперт, блин, - буркнул я, вытаскивая из салона ящик. – Пошли, посмотрим, Костян?
Тут с воем подлетела вторая скорая и мы вчетвером подошли к месту ДТП.
- Так, ребят, мы обследуем иномарку, а вы - "жигули", о результатах говорите сразу же - Сказал Костян, - ну что, Антох, полезли.
Первое, что я увидел в салоне стоящего на крыше авто - залитое кровью, мертвое лицо водителя, эти потухшие безжизненные глаза... Пощупав пульс на сонных артериях, я вздохнул и сказал: - Готов.
И тут раздался стон, исходящий откуда то сзади водительского сиденья.
То, что я увидел, заставило меня закричать - Костян, давай жесткие носилки и воротник Шанца, тут подросток!
Осторожно надев на шею паренька жесткий воротник, мы вытащили его из машины и уложив на носилки, закатили их по направляющим в салон. Толик, молодец, нагрел так, что мне сразу стало жарко.
Выглянув из салона, я проорал, - Эй, шестая, как там у вас, сами справитесь?
- Все нормально, у нас травма грудной с пневмотораксом, но справимся сами, гемодинамика стабильная.
-Ок, тогда мы полетели! - лицо паренька было залито кровью, но откуда она, я понять не мог. Обследовав голову подростка, я понял, что ссадин на голове нет, а кровь чужая, наверно водителя. Сознания естественно не было, и как то не нравилось мне дыхание, какое то поверхностное и редкое.
- Костян, готовь монитор, интубацию и систему, будем капать! - напарник в ответ кивнул и быстро разрезав одежду, принялся накладывать электроды кардиомонитора. Натянув манжетку тонометра на руку мальчика, я попытался услышать хоть какое то давление. - Да уж, не густо, 60/20, пульс частит. - в это время ожил монитор, частым попискиванием показывая пульс - 159, нифига себе тахикардия! По-ходу, кровит где то. Положив руку на живот, я почувствовал, как резко он напрягся. Так и есть, внутрибрюшное.
- Кость, давай, ставим вену, давление падает. - напарник быстро вкололся в вену и пустил раствор частыми каплями. - Давай интубацию, нифига он не продыхивается. - Костян быстро подал ларингоскоп с изогнутым клинком(знает, что я именно так люблю) и трубку, быстро заведя ее в трахею, я подсоединил шланг аппарата ИВЛ и включил режим вспомогательной вентиляции.
- Ага, проводится хорошо, раздувай манжету, крепи.
- Антох, давление падает, уже 40/0
- Что там у нас? – повернувшись, поинтересовался Толик.
- Хреново, Толь, погнали, - попросил я.
- Следи за давлением, - сказал я.
- Антох, а давай адреналин по шлангу пустим? – предложил Костян, заметив, что давление не растет.
Ну да, это самый простой способ – ввести адреналин. Сосуды под его влиянием сужаются, кровоток в них становится мощнее, давление растет.
- А как он среагирует? Вдруг потом совсем давление к чертям полетит? – произнес я – Кровотечение только усилится.
- Мда, я не подумал, - согласился он. – Толька, гони!
- Так, похоже, я нашел, и, похоже, селезенка полетела. Давай сюда холод!
Костик перебросил мне пакет, который я активировал и положил на место предполагаемого повреждения.
- Сработало, - сообщил он, глядя на стрелку тонометра. – Поднимается.
- Отлично, - кивнул я.
- Добавь гемостатиков струйно 6 кубиков, преднизолону милиграммов 150.
Машина неслась по дороге, взрезая темноту ярким светом фар и мигающим светом маячков, где то вдалеке виделись маяки шестой бригады.
- Центальная, ответьте пятой бригаде.
- Слушаю, что у вас?
- Вызовите на приемное реаниматологов и хирургов, пусть готовят операционную и переливание крови, везем подростка 13 лет с ушибом головного мозга, разрывом селезенки на ИВЛ.
- Вас поняла, пятая.
Вот мы ворвались в город, распугав редкие машины воем сирены, с визгом шин прошли поворот, и вот она, больница...
- Подъезжаем, - предупредил Толик. – Встречают с каталкой.
Теперь оставалось самое легкое – передать пациента врачам в приемном, объяснить, что с ним случилось. Теперь парень в надежных руках... Не сговариваясь, мы с напарником трясущимися руками достали по сигарете и с наслаждением затянулись терпким горьким дымом. Вдали слышалось завывание сирен шестой бригады, они еще работают, они еще напряжены, а мы сделали свое дело... сегодня в борьбе со смертью победили МЫ...
понедельник, 25 октября 2010
ПОСВЯЩАЕТСЯ НЕПРОСТОМУ ТРУДУ МЕДИКОВ СКОРОЙ ПОМОЩИ....
Они приходят не для утешенья,
Пойми и от упрёков удержись:
От принятого вовремя решенья
Сейчас зависит будущая жизнь.
Бывает, что откажут грубовато
Разуться ради вашего ковра:
У ангелов зашкаливают ватты
В растущем напряжении добра...
Они спасают звёзд и маргиналов,
«Спасибо» дожидаться недосуг...
Летит «Реанимация» с мигалкой,
Скорей освободите полосу!
Они ни в коем случае не судьи,
Не им решать – умру ли, оживу...
Но ангел «Скорой» продлевает судьбы,
Подвластно это только божеству
Было уже десять часов вечера, когда 5 бригада-ШОКи, заехала на подстанцию впервые за смену. День был серо-сумрачным, небо то и дело раздражалось
противным моросящим дождем или мокрым снегом...Понятно, что особого настроения в такую погоду быть не может, а вызова все поступали и поступали... Наконец то
дали возможность передохнуть и нам. Быстро пополнив реанимационный набор, я уютно устроился в мягком кресле, сжимая в озябших руках кружку ароматного кофе.
Рядом сидел Костян, мой напарник по бригаде на сегодня. Болтая о чем то несущественном, мы давали возможность отдохнуть уставшим ногам. В голове пронеслась
мысль: "Какая ужасная погода! Как бы чего не случилась.." Не успел я подумать это, как ожил селектор: " Шоки, на вызов!! ШОКИ, СРОЧНО!! Ситуация 69 Р!!" Ошалело
переглянувшись с напарником, я бегом бросился к диспетчеру. Черт, сглазил... Повод к вызову весьма лаконичный-женщина, 52 года, задыхается, без сознания. Добежав
до машины, я рывком открыл дверцу, бригада была уже там. Не успел я закрыть дверь, как реанимобиль сорвался с места, отбрасывая яркие, тревожные синие блики в
темноте вечернего города и заполняя темную пустоту тревожно-воющим звуком сирены. Знакомый выброс адреналина, когда минуты в пути кажутся часами,
недоуменно-тревожные взгляды редких прохожих, теснящиеся при виде надписи "РЕАНИМАЦИЯ" к обочине машины на дороге...и вот этот дом! Рывком открыв дверь, я
выбрался из машины и схватив реанимационный набор и дефибриллятор я бегом стал подниматься на 3 этаж, зная, что мой напарник бежит следом, прихватив все
необходимое, а водитель развернет машину так, чтобы было удобно заносить носилки и побежит за нами, волоча носилки за собой...
Вбежав в квартиру, я перевел дух и попытался успокоиться...да куда там... Больная, женщина 52 лет, бледная лежала на боку на кровати, кожа была покрыта
холодным липким потом, а дыхание ее, хриплое и аритмичное, было слышно от дверей...Проклятый отек легких, когда легкие тонут в жидкости собственного организма,
отбирая живительный воздух и убивая медленно и мучительно, но неотвратимо...Быстро оценив ситуацию, я стал прикреплять электроды кардиографа, а Костян -
вскрывать ампулы. И вот она кривая ЭКГ, кривая человеческой жизни, изуродованная "кошачьими спинами"-признаками злого инфаркта!Поменял электроды ЭКГ на
датчики кардиомонитора, теперь мы можем следить за этой слабой кривой жизни... В это время напарник искал вены на руках. Но вен не было... Кивнув ему и убедившись,
что он меня понял, я с трудом положил женщину на спину, подложив под плечи валик. Наскоро обработав кожу под ключицей, смазав ее йодопироном, я взял катетер для
подкючичной пункции. Вот он, последний шанс найти вену...Введя катетер я вслепую стал осторожно шарить под кожей, и вот она, долгожданная темная кровь в канюле
катетера. Мы в вене!! закрепив катетер, стали вводить морфин, гепарин, лазикс, спирт на глюкозе, лишь бы согнать отек. "Черт, она "заходится"!!!!" Как в тумане слышу
крик Костяна, не осознавая что делаю, сцепляю ладони в замок и жестко, безжалостно бью по грудине-это единственный способ завести усталое сердце! Робкое
попискивание монитора, комплекс, еще и еще...завели...В это время вошел водитель, и мы, переложив женщину на носилки, почти бегом, насколько это позволяли тесные
лестничные площадки, понесли их к машине, там переложив больную на каталку, задвинули по направляющим в салон реанимобиля. Внутри зажегся яркий свет...Борьба со
смертью...
Тревожно попискивает кардиомонитор, рисуя изуродованную кривую ЭКГ, тяжко вздыхает аппарат ИВЛ, мерно раздувая легкие женщины, даря усталому
организму живительный кислород, чуть слышно булькая, капельница чеканит капли раствора...И вновь осветив все ярким мигающе-волнующим синим светом, взвизгнув
тревожно и громко сиреной, машина рванулась с места. Я схватился за рацию, вечерний эфир был полон, не пробиться! "Да и черт с ними!" - наплевав на переговоры
других бригад, я почти прокричал в рацию: "Центральная, ответьте 5 бригаде, "Шоки" вызывают центральную!!" Другие бригады умолкли, а диспетчер не заставил долго
ждать:" Что у вас, Шоки??" "Везем задний инфаркт с кардиогенным и отеком легких! Вызовите на приемное кардиологов и реанимационную бригаду!". "Вас поняла, Шоки!"
И вновь, хлещущий через край адреналин, взгляды людей, машины, уступающие дорогу, бьющий по барабанным перепонкам волнующий вой сирены. Вот
поворот к приемному покою, который мы преодолели с визгом шин, эстакада приемного отделения, где нас уже встречали. Громыхнула каталка, выезжая по
направляющим из салона машины, тяжкий вздох ИВЛ, писк кардиомонитора....все как в тумане...и вдруг.....Тревожно закричал монитор, извещая об остановке сердца, а по
экрану безжизненно поползла прямая линия. "Черт, Костян, заряжай ДФБ, на 150!" Начав непрямой массаж, я следил, как суетятся реаниматологи, набирая адреналин,
атропин, лидокаин, коля тело, из которого уходит душа. Натужно завыл дефибриллятор, набирая заряд: " Всем отойти! 150, РАЗРЯД!" Огромной силы ток, пройдя через
тело, заставил выгнутся его дугой и снова опасть на каталку. "Фибрилляция!! Набирай 200! Кордарон в вену стуйно!" ДФБ набрал заряд и вот снова: "Всем отойти! 200,
РАЗРЯД!"...."Всем отойти! 300, РАЗРЯД!!" На плечо опустилась рука реаниматолога.."Оставь, Антох, бесполезно, она умерла.." Очнувшись, я понял, что прошло полчаса,
а казалось, пара минут...и все уже бесполезно...мы опоздали...смерть победила....
Пройдет столько лет, но по ночам снова и снова снятся ситуации, в которых ты не смог помочь. Они снова умирают, как ни старайся. Я уже научился не пугать
родных криком «нет!», даже подушка теперь не такая мокрая от слез. Вот только снятся они почти каждую ночь. «Кладбище» не отпускает. У каждого медика оно свое, вот
только не говорим мы об нем, стараясь хоть во сне переиграть судьбу. Не спрашивайте, почему врачи вскакивают среди ночи, не спрашивайте, кому они кричат и о ком
плачут в подушку. Всё равно соврем, сказав: «Сон плохой приснился».........
Они не услышат стонов, только жалобы, они не увидят слез, им нельзя. Они будут автоматами с четкими, выверенными движениями, лишенными эмоций. Эмоции
навалятся потом. И во сне снова будут метаться живые люди, скрипя зубами от сострадания, стирая их,эти самые зубы, в труху. И снова будут вскакивать с постели с
криками, хватать дрожащими руками сигареты, тянуться к бутылке или прижиматься к живому теплому телу, совершенно не важно кого. Только бы почувствовать жизнь,
только бы исчезло это ощущение стоящей за спиной Смерти. Живые, они будут ощущать себя живыми, но все это будет потом, а сейчас всех ждала простая,
обыкновенная работа. И в скорой уже не было эмоций. Был плещущий адреналин, рывок живого, обгоняющего время, и были Дозорные, которые сейчас заступят на
дорогу Смерти. Они знают Правила схватки, они их принимают, готовые в любой момент расплатиться, они готовы ко всему, не готовы лишь отступить. Через их сердца
проходит передовая битвы за жизнь. Дозорные Жизни, вся броня которых в этой битве – потрепанный халат и безграничная любовь к своим пациентам. Такая у них
обыкновенная работа, требующая отдачи всего себя, без остатка. Дозорных мало, но они всегда будут, пока будет Жизнь. И УМИРАЮТ ДОЗОРНЫЕ ЧАЩЕ ВСЕГО НА
БОЕВОМ ПОСТУ, ПАДАЮТ, ПРОИГРАВ БОЙ, НО НЕ ОТСТУПИВ! ДО ПОСЛЕДНЕГО ВДОХА, ЗАКРЫВАЯ СОБОЙ ДРУГИХ! Когда в Дозоре образуется прореха,
всегда найдется доброволец, шагнувший вперед, занимая место ушедшего. Таковы Правила битвы, не нам их менять, их можно только принимать. Или уходить, когда
силы на исходе. Никто не осудит........
ДА ПРОСТИТ НАС ГОСПОДЬ...
Они приходят не для утешенья,
Пойми и от упрёков удержись:
От принятого вовремя решенья
Сейчас зависит будущая жизнь.
Бывает, что откажут грубовато
Разуться ради вашего ковра:
У ангелов зашкаливают ватты
В растущем напряжении добра...
Они спасают звёзд и маргиналов,
«Спасибо» дожидаться недосуг...
Летит «Реанимация» с мигалкой,
Скорей освободите полосу!
Они ни в коем случае не судьи,
Не им решать – умру ли, оживу...
Но ангел «Скорой» продлевает судьбы,
Подвластно это только божеству
Было уже десять часов вечера, когда 5 бригада-ШОКи, заехала на подстанцию впервые за смену. День был серо-сумрачным, небо то и дело раздражалось
противным моросящим дождем или мокрым снегом...Понятно, что особого настроения в такую погоду быть не может, а вызова все поступали и поступали... Наконец то
дали возможность передохнуть и нам. Быстро пополнив реанимационный набор, я уютно устроился в мягком кресле, сжимая в озябших руках кружку ароматного кофе.
Рядом сидел Костян, мой напарник по бригаде на сегодня. Болтая о чем то несущественном, мы давали возможность отдохнуть уставшим ногам. В голове пронеслась
мысль: "Какая ужасная погода! Как бы чего не случилась.." Не успел я подумать это, как ожил селектор: " Шоки, на вызов!! ШОКИ, СРОЧНО!! Ситуация 69 Р!!" Ошалело
переглянувшись с напарником, я бегом бросился к диспетчеру. Черт, сглазил... Повод к вызову весьма лаконичный-женщина, 52 года, задыхается, без сознания. Добежав
до машины, я рывком открыл дверцу, бригада была уже там. Не успел я закрыть дверь, как реанимобиль сорвался с места, отбрасывая яркие, тревожные синие блики в
темноте вечернего города и заполняя темную пустоту тревожно-воющим звуком сирены. Знакомый выброс адреналина, когда минуты в пути кажутся часами,
недоуменно-тревожные взгляды редких прохожих, теснящиеся при виде надписи "РЕАНИМАЦИЯ" к обочине машины на дороге...и вот этот дом! Рывком открыв дверь, я
выбрался из машины и схватив реанимационный набор и дефибриллятор я бегом стал подниматься на 3 этаж, зная, что мой напарник бежит следом, прихватив все
необходимое, а водитель развернет машину так, чтобы было удобно заносить носилки и побежит за нами, волоча носилки за собой...
Вбежав в квартиру, я перевел дух и попытался успокоиться...да куда там... Больная, женщина 52 лет, бледная лежала на боку на кровати, кожа была покрыта
холодным липким потом, а дыхание ее, хриплое и аритмичное, было слышно от дверей...Проклятый отек легких, когда легкие тонут в жидкости собственного организма,
отбирая живительный воздух и убивая медленно и мучительно, но неотвратимо...Быстро оценив ситуацию, я стал прикреплять электроды кардиографа, а Костян -
вскрывать ампулы. И вот она кривая ЭКГ, кривая человеческой жизни, изуродованная "кошачьими спинами"-признаками злого инфаркта!Поменял электроды ЭКГ на
датчики кардиомонитора, теперь мы можем следить за этой слабой кривой жизни... В это время напарник искал вены на руках. Но вен не было... Кивнув ему и убедившись,
что он меня понял, я с трудом положил женщину на спину, подложив под плечи валик. Наскоро обработав кожу под ключицей, смазав ее йодопироном, я взял катетер для
подкючичной пункции. Вот он, последний шанс найти вену...Введя катетер я вслепую стал осторожно шарить под кожей, и вот она, долгожданная темная кровь в канюле
катетера. Мы в вене!! закрепив катетер, стали вводить морфин, гепарин, лазикс, спирт на глюкозе, лишь бы согнать отек. "Черт, она "заходится"!!!!" Как в тумане слышу
крик Костяна, не осознавая что делаю, сцепляю ладони в замок и жестко, безжалостно бью по грудине-это единственный способ завести усталое сердце! Робкое
попискивание монитора, комплекс, еще и еще...завели...В это время вошел водитель, и мы, переложив женщину на носилки, почти бегом, насколько это позволяли тесные
лестничные площадки, понесли их к машине, там переложив больную на каталку, задвинули по направляющим в салон реанимобиля. Внутри зажегся яркий свет...Борьба со
смертью...
Тревожно попискивает кардиомонитор, рисуя изуродованную кривую ЭКГ, тяжко вздыхает аппарат ИВЛ, мерно раздувая легкие женщины, даря усталому
организму живительный кислород, чуть слышно булькая, капельница чеканит капли раствора...И вновь осветив все ярким мигающе-волнующим синим светом, взвизгнув
тревожно и громко сиреной, машина рванулась с места. Я схватился за рацию, вечерний эфир был полон, не пробиться! "Да и черт с ними!" - наплевав на переговоры
других бригад, я почти прокричал в рацию: "Центральная, ответьте 5 бригаде, "Шоки" вызывают центральную!!" Другие бригады умолкли, а диспетчер не заставил долго
ждать:" Что у вас, Шоки??" "Везем задний инфаркт с кардиогенным и отеком легких! Вызовите на приемное кардиологов и реанимационную бригаду!". "Вас поняла, Шоки!"
И вновь, хлещущий через край адреналин, взгляды людей, машины, уступающие дорогу, бьющий по барабанным перепонкам волнующий вой сирены. Вот
поворот к приемному покою, который мы преодолели с визгом шин, эстакада приемного отделения, где нас уже встречали. Громыхнула каталка, выезжая по
направляющим из салона машины, тяжкий вздох ИВЛ, писк кардиомонитора....все как в тумане...и вдруг.....Тревожно закричал монитор, извещая об остановке сердца, а по
экрану безжизненно поползла прямая линия. "Черт, Костян, заряжай ДФБ, на 150!" Начав непрямой массаж, я следил, как суетятся реаниматологи, набирая адреналин,
атропин, лидокаин, коля тело, из которого уходит душа. Натужно завыл дефибриллятор, набирая заряд: " Всем отойти! 150, РАЗРЯД!" Огромной силы ток, пройдя через
тело, заставил выгнутся его дугой и снова опасть на каталку. "Фибрилляция!! Набирай 200! Кордарон в вену стуйно!" ДФБ набрал заряд и вот снова: "Всем отойти! 200,
РАЗРЯД!"...."Всем отойти! 300, РАЗРЯД!!" На плечо опустилась рука реаниматолога.."Оставь, Антох, бесполезно, она умерла.." Очнувшись, я понял, что прошло полчаса,
а казалось, пара минут...и все уже бесполезно...мы опоздали...смерть победила....
Пройдет столько лет, но по ночам снова и снова снятся ситуации, в которых ты не смог помочь. Они снова умирают, как ни старайся. Я уже научился не пугать
родных криком «нет!», даже подушка теперь не такая мокрая от слез. Вот только снятся они почти каждую ночь. «Кладбище» не отпускает. У каждого медика оно свое, вот
только не говорим мы об нем, стараясь хоть во сне переиграть судьбу. Не спрашивайте, почему врачи вскакивают среди ночи, не спрашивайте, кому они кричат и о ком
плачут в подушку. Всё равно соврем, сказав: «Сон плохой приснился».........
Они не услышат стонов, только жалобы, они не увидят слез, им нельзя. Они будут автоматами с четкими, выверенными движениями, лишенными эмоций. Эмоции
навалятся потом. И во сне снова будут метаться живые люди, скрипя зубами от сострадания, стирая их,эти самые зубы, в труху. И снова будут вскакивать с постели с
криками, хватать дрожащими руками сигареты, тянуться к бутылке или прижиматься к живому теплому телу, совершенно не важно кого. Только бы почувствовать жизнь,
только бы исчезло это ощущение стоящей за спиной Смерти. Живые, они будут ощущать себя живыми, но все это будет потом, а сейчас всех ждала простая,
обыкновенная работа. И в скорой уже не было эмоций. Был плещущий адреналин, рывок живого, обгоняющего время, и были Дозорные, которые сейчас заступят на
дорогу Смерти. Они знают Правила схватки, они их принимают, готовые в любой момент расплатиться, они готовы ко всему, не готовы лишь отступить. Через их сердца
проходит передовая битвы за жизнь. Дозорные Жизни, вся броня которых в этой битве – потрепанный халат и безграничная любовь к своим пациентам. Такая у них
обыкновенная работа, требующая отдачи всего себя, без остатка. Дозорных мало, но они всегда будут, пока будет Жизнь. И УМИРАЮТ ДОЗОРНЫЕ ЧАЩЕ ВСЕГО НА
БОЕВОМ ПОСТУ, ПАДАЮТ, ПРОИГРАВ БОЙ, НО НЕ ОТСТУПИВ! ДО ПОСЛЕДНЕГО ВДОХА, ЗАКРЫВАЯ СОБОЙ ДРУГИХ! Когда в Дозоре образуется прореха,
всегда найдется доброволец, шагнувший вперед, занимая место ушедшего. Таковы Правила битвы, не нам их менять, их можно только принимать. Или уходить, когда
силы на исходе. Никто не осудит........
ДА ПРОСТИТ НАС ГОСПОДЬ...
понедельник, 22 марта 2010
Начавшаяся в 8 утра смена не предвещала ничего хорошего...Придя на смену, я зашел в диспетчерскую и увидел, что весь стол был завален нарядами на вызов...Понятно...утренний кофе отменяется... Тяжело вздохнув, я переоделся в ставшую привычной форму, повесил на шею фонендоскоп и получил суточный запас наркотиков. Ну вот, теперь можно и ехать! Получив от диспетчера вызов "боли в животе", я залез в родную ГАЗЕЛЬку с гордой надписью "AMBULANCE" и продиктовал водителю адрес. Можно было конечно не торопиться, задержать вызов минут на 20 и спокойно насладиться чашечкой ароматного кофе, болтая с коллегами, но какое то гнетуще-тяжелое предчувствие не дало мне это сделать. "Ладно-подумал я-вот разделаюсь с вызовом (делов то там минут на 30) и спокойно выпью свой кофе". Приехав на адрес, я сказал в домофон привычное-"Скорая" и поднявшись на этаж, вошел в нужную квартиру. И вот тут спокойствие оставило меня... Поскольку тут были совсем не боли в животе... Передо мной сидела женщина лет 60, вся бледная, покрытая крупным потом, которая загибалась от боли, держась за область желудка. Надев манжетку тонометра, я одновременно распрашивал женщину, стараясь, чтоб мой голос звучал спокойно и уверенно. То, что поведала мне женщина, отнюдь не порадовало меня. Боли начались со вчерашнего вечера, в основном болит в области желудка, отдет в левую руку, лопатку и нижнюю челюсть, и очень трудно дышать. "Да уж, весело мне щас будет"-подумалось мне. Быстро накачав воздух в манжетку тонометра, я стал напряженно вглядываться...вот стрелка впервые дрогнула на 80...Совсем плохо. Быстро сняв ЭКГ, я понял, что не ошибься...Это был заднедиафрагмальный инфаркт, который так незначительно всегда проявляется на кардиограмме. Тропониновый тест только подтвердил мой диагноз, спустя 5 минут четко проступили 2 багровые полосы на планшетке теста. я принялся раздавать указания-"Носилки, быстро!!Морфин дробно! Аспирин, изокет 2 дозы сублингвально! Плавикс, лазикс в мышцу! Ставь вену, капаем гипер HAES!!!Добавь преднизолону 120 в вену болюсом! Клади больную на носилки! Бегом в машину!!" Вот уже капельница быстро отсчитывает капли раствора, мерно попискивает кардиомонитор, рисуя кривую жизни, тяжко вздыхает аппарат ИВЛ, даря больной столь необходимый сейчас кислород... Машина, рванувшись с места, понеслась, водитель прямо во дворе включил маячки, а выехав на дорогу нажал кнопку, и тут же тоскливо-тревожно взвыла сирена, пробуждая спящий город и распугивая редкие машины на дороге. "Центральная, говорит 5 бригада, везем задний инфаркт с кардиогенным, сообщите на приемное!" И вот оно, родное приемное....Господи, успели! Тут нас уже ждали...Передав больную в надежные руки реаниматологов, я облегченно вздохнул и, выйдя на улицу, дрожащими руками выудил из пачки сигарету, жадно затянулся терпким дымом...
суббота, 20 февраля 2010
Господи, неужели ты сжалился надо мною???Неужели я люблю и я любим???Я начинаю сходить с ума, когда заглядываю в твои любимые карие глаза, такие глубокие, что хочется утонуть, такие родные до боли...Уже несколько дней я не ночую дома, что то лгу родителям, но посмотрев в глаза маме, осознаю, что она все понимает...Но это неважно, я готов жить только ради этих утренних минут, когда ты просыпаешься и сонно жмуришься, когда я начинаю целовать тебя в эти прекрасные любимые глаза....И всю ночь, изредка просыпаясь, сжимаю тебя в объятиях и заботливо укрываю одеялом....Я просто начинаю сходить с ума, если долго тебя не вижу...даже вчера, будучи на работе, я сидел на вызове у бабушки и глупо улыбался счастливой улыбкой...Бабушка меня простила, поняла наверно, что доктор влюблен
я не могу без твоих сообщений в аське, а если честно, то я и в аську то захожу только затем, чтобы пообщаться с тобой...я не могу без твоих СМСок, таких трогательных, наивно-детских, от которых начинает щемить сердце...просто я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!!
я не могу без твоих сообщений в аське, а если честно, то я и в аську то захожу только затем, чтобы пообщаться с тобой...я не могу без твоих СМСок, таких трогательных, наивно-детских, от которых начинает щемить сердце...просто я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!!
воскресенье, 31 января 2010
Какое отношение у нас, работников скорой помощи, к суицидникам?? Долго думать не надо - естетсвенно негативное. Почему то люди, которые собираются совершить это действие, думают только о себе, упиваются сладким чувством саможаления-как будут страдать окружающие, когда они это сделают, но мало кто из них понимают, что смерть - это НАВСЕГДА, что никогда ты уже не сможешь вернуться, даже если очень захотеть...К тому какое горе, какую боль ты причиняешь своим близким людям - даже представить страшно... Но мало кто понимает, что нет идеального способа уйти с этого света. Это была предыстория, а теперь реальная история из жизни Скорой помощи...
Смена выдалась неважная-на улице холод такой, что руки примерзают к дверным ручкам и все пенсионеры, испугавшись холодов(да и просто неохота им выползать из дома и идти в поликлинику), вызывали скорую, причем поступали очень хитро, жалуясь на боли в сердце и затруднение при дыхании. И естественно, наша "добрая" диспетчер дергала на все это мою бригаду-бригаду "спецов". Обслужив 5 или 6 такой вызов, который на деле оказывался банальным повышением давления, я был вымотан до предела... и вот снова:"Шестая, на вызов!!!", о Господи, опять боли в сердце...Но делать нечего-ехать надо...Сев в машину и откинувшись на сидении, я прикрыл глаза и окунулся в невеселые размышления...Череду мыслей прервала заработавшая рация:"Шестая, СРОЧНЫЙ вызов, ваш вызов обслужит вторая бригада, а вы проедьте 3-й Пятилетки, 37-попытка суицида!!". Тяжело вздохнув и посетовав на этих людей, которые пытаются испугать своих родных и царапают себе запястья, даже не добравшись до вен....Посетовал, но все таки включил маячки, которые стали отбрасывать тревожные синие блики на темнеющей дороге...Приехали....просчитав, что квартира на 1 этаже налево, я с трудом открыл тяжелую дверь, ведущую в подъезд....и тут начал осознавать, что все тут далеко не просто и дело не в поцарапанном запястье...В чем дело-спросите вы??? а дело вот в чем- вся лестничная площадка залита пугающе-темной кровью...Мельком оценив размеры лужи, я влетел в квартиру и чуть не упал, подскользнувшись в еще одной громадной луже крови...Такая же лужа была и на кухне... и в большой комнате....а на диване, пропитанном кровью, без сознания лежал парень, который был пугающе мертвенно-бледным...Из большой раны на локтевом сгибе пульсирующей струей лилась темно-вишневая кровь...Рядом с диваном стояла заплаканная девушка, вся измазанная в крови парня, пыталась руками зажать кровоточащую рану и звала дрожащим голоском:"Олеж,Олеженька, открой глаза, слышишь меня??Не умирай, пожалуйста!!!". Рядом на столе лежала бритва, заляпанная кровью...Черт, пронеслось в моей голове! Схватив жгут, я стал быстро его накладывать, кровотечение немножко утихло, но не прекратилось совсем, измерив давление, я понял, что дела плохи-40/0, пульс нитевидный, сознание угасающее, с переходом в кому. Быстро вколовшись в три вены, я поставил капельницы с плазмозамещающими растворами, наложил повязку на рану...Все теперь можно везьти!! В это время водитель внес носилки, мы переложили парня на носилки и почти бегом(насколько это было возможно) понесли их к машине. Загрузив носилки, я запрыгнул в салон, крикнул "Гони!!!!" и схватился за рацию:"Бинт, немедленно ответьте шестой!!!", диспетчер тут же откликнулась:" Что у вас, шестая?" "У нас резаные раны левого локтевого сгиба, массивное артерио-венозное кровотечение, геморрагический шок 2-3 степени!!! Объем кровопотери около 1.5 литров, хирурга, травматолога и реаниматолога на приемное отделение!!!", в это время водитель оживид спецсигнализацию и машина, осветив все вокруг яркими, пугающе-синими бликами и истошно завыв сиреной, рванула с места, игнорируя светофоры, выехав на встречную полосу, и помчалась к больнице...Сирену мы выключили, только въехав на пандус приемного отделения главного корпуса...Нас уже ждали....Передав парня врачам, я вздохнул спокойно, дрожащими пальцами выудил сигарету из пачки и затянулся терпким дымом...Да ради этого стоит жить и работать...
Смена выдалась неважная-на улице холод такой, что руки примерзают к дверным ручкам и все пенсионеры, испугавшись холодов(да и просто неохота им выползать из дома и идти в поликлинику), вызывали скорую, причем поступали очень хитро, жалуясь на боли в сердце и затруднение при дыхании. И естественно, наша "добрая" диспетчер дергала на все это мою бригаду-бригаду "спецов". Обслужив 5 или 6 такой вызов, который на деле оказывался банальным повышением давления, я был вымотан до предела... и вот снова:"Шестая, на вызов!!!", о Господи, опять боли в сердце...Но делать нечего-ехать надо...Сев в машину и откинувшись на сидении, я прикрыл глаза и окунулся в невеселые размышления...Череду мыслей прервала заработавшая рация:"Шестая, СРОЧНЫЙ вызов, ваш вызов обслужит вторая бригада, а вы проедьте 3-й Пятилетки, 37-попытка суицида!!". Тяжело вздохнув и посетовав на этих людей, которые пытаются испугать своих родных и царапают себе запястья, даже не добравшись до вен....Посетовал, но все таки включил маячки, которые стали отбрасывать тревожные синие блики на темнеющей дороге...Приехали....просчитав, что квартира на 1 этаже налево, я с трудом открыл тяжелую дверь, ведущую в подъезд....и тут начал осознавать, что все тут далеко не просто и дело не в поцарапанном запястье...В чем дело-спросите вы??? а дело вот в чем- вся лестничная площадка залита пугающе-темной кровью...Мельком оценив размеры лужи, я влетел в квартиру и чуть не упал, подскользнувшись в еще одной громадной луже крови...Такая же лужа была и на кухне... и в большой комнате....а на диване, пропитанном кровью, без сознания лежал парень, который был пугающе мертвенно-бледным...Из большой раны на локтевом сгибе пульсирующей струей лилась темно-вишневая кровь...Рядом с диваном стояла заплаканная девушка, вся измазанная в крови парня, пыталась руками зажать кровоточащую рану и звала дрожащим голоском:"Олеж,Олеженька, открой глаза, слышишь меня??Не умирай, пожалуйста!!!". Рядом на столе лежала бритва, заляпанная кровью...Черт, пронеслось в моей голове! Схватив жгут, я стал быстро его накладывать, кровотечение немножко утихло, но не прекратилось совсем, измерив давление, я понял, что дела плохи-40/0, пульс нитевидный, сознание угасающее, с переходом в кому. Быстро вколовшись в три вены, я поставил капельницы с плазмозамещающими растворами, наложил повязку на рану...Все теперь можно везьти!! В это время водитель внес носилки, мы переложили парня на носилки и почти бегом(насколько это было возможно) понесли их к машине. Загрузив носилки, я запрыгнул в салон, крикнул "Гони!!!!" и схватился за рацию:"Бинт, немедленно ответьте шестой!!!", диспетчер тут же откликнулась:" Что у вас, шестая?" "У нас резаные раны левого локтевого сгиба, массивное артерио-венозное кровотечение, геморрагический шок 2-3 степени!!! Объем кровопотери около 1.5 литров, хирурга, травматолога и реаниматолога на приемное отделение!!!", в это время водитель оживид спецсигнализацию и машина, осветив все вокруг яркими, пугающе-синими бликами и истошно завыв сиреной, рванула с места, игнорируя светофоры, выехав на встречную полосу, и помчалась к больнице...Сирену мы выключили, только въехав на пандус приемного отделения главного корпуса...Нас уже ждали....Передав парня врачам, я вздохнул спокойно, дрожащими пальцами выудил сигарету из пачки и затянулся терпким дымом...Да ради этого стоит жить и работать...
вторник, 19 января 2010
БИТ-определение, понятное узкому кругу посвященных в "скоропомощную" жизнь. Другие названия-спецы, ремы. Иными словами-бригада интенсивной терапии. Итак, сегодняшняя 12 часовая смена связана именно с этой бригадой. Работа крайне интересная, увлекательная, но каждый вызов-как маленький подвиг и надо готовить себя к любому: искореженным грудам металла, удушливо пахнущим обгорелым больным, массивным кровотечениям, ножевым и огнестрельным ранениям...Приняв сумку, проверив ее укомплектованность, я отправился получать у старшего фельдшера дневной запас "наркоты"(наркотических анальгетиков). В этот момент по селекторной связи объявили номер моей бригады. Чертыхнувшись, я зашел в диспетчерскую и получил карту вызова. То, что было написано там повергло меня в неописуемую ярость-женщина, 34 года, после продолжительной пьянки в течение 3 суток не может встать, испытывает слабость, тошноту, рвоту. "Ну и почему на это должен ехать я???Почему бы не отправить линейную??""Не ворчи, не ворчи,Антон, поезжай!" Тяжело вздохнув, я спустился в гараж и залез в свою ГАЗель. Войдя по адресу меня сразу поразил тошнотворно-кислый запах рвоты. Больная-пропитая бабенка лежала на кровати в позе эмбриона, обхватив живот руками и стонала. Сразу бросилась в глаза резкая бледность кожных покровов. "Так, все понятно!!ну ка скажи, рвота была черной?ДА!!!Ой, как же мне плохо!". Живот больной был напряжен и резко болезненен в эпигастрии, печень "плескалась" в малом тазу. Давление на обеих руках 20 на 0, пульс на периферии не определялся. "Пи***ц!!!" подумал я. и началась борьба за жизнь больной. Физраствор струйно, волювен быстро капельно, дицинон внутривенно, церукал внутримышечно-и о, чудо!!!Давление поднялось аж до 60/20. ну можно и ехать!!! Занеся больную в салон, я сказал водителю"Коля, едем как обычно-быстренько и с музыкой!". затем схватил рацию"Бинт, ответьте БИТам!!! Слушаю вас, БИТы! Бинт, предупредите приемное-везу массивное желудочное кровотечение с геморрагическим шоком 3 степени, реаниматолога на приемное!!!" "Вас поняла,БИТы!". Реанимобиль, взвигнув сиреной и замигав синими маячками, рванул с места. Машины на дороге шарахались в стороны от звуков сирены, а прохожие оборачивались. Подъехав к приемному, мы быстренько выгрузили носилки и занесли больную в кабинет осмотра. "Ну Антоха, ты опять нам работу подбрасываешь!!Извини, Наденька, просто так хочу тебя увидеть, что пришлось больного искать!" отшутился я перед медсестрой и ее симпатичное личико сразу осветилось улыбкой. Сдав больную реаниматологу, я вытер пот со лба и залез в машину. после этого было еще несколько вызовов-"лажняк"-так я их называю-то есть ничего страшного и экстраординарного. Ближе к концу смены диспетчер передала мне вызов-женщина, 45 лет, интенсивная пульсирующая головная боль. Я сидел в машине и перебирал возможные диагнозы-субарахноидальное кровоизлияние, расслаивающая аневризма сосудов головного мозга... Мысли мои были прерваны заработавшей рацией-диспетчер настойчиво вызывал меня. "БИТ слушает" БИТы, разворачивайтесь, милиция передала бытовуху" сказала диспетчер и продиктовала адрес. "Вас понял бинт, приняли. Разворачивайся,Коля, полетели!!!"Вновь заработавшие мигалка и сирена расчистили нам путь. Приехал, захожу. Мама родная, что же тут было. Из разбитой, измазанной кровью батареи течет вода, все стены замазаны темной кровью, а на диване лежит мужик, при виде которого становится понятно, что батарея была разбита именно его головой. Блинообразное лицо покрыто многочисленными ссадинами и гематомами. Левый глаз закрыт, вокруг него массивная периорбитальная гематома. Нижняя челюсть сломана-похоже на оскольчатый перелом. Левый висок покрыт ссадинами опух, пальпаторно угрожающе баллотирует. Пи***й, подумал я-кажется вдавленный оскольчатый перелом височной кости.Нда, странно, что жив еще. Наскоро обработав и перебинтовав голову, я сказал грузить на носилки. Задвинув носилки в машину, я запрыгнул в салон. Машина, рванув с места и завыв сиреной, бвстро набрала скорую. И снова знакомое приемное отделение, знакомый реаниматолог, симпатичные медсестрички.... ну вот до конца смены осталось 20 минут, радирую:"Бинт, БИТы свободны!", "Домой, БИТы!". Ура, такая желанная фраза... ну вот и закончилась еще одна смена подстанции скорой медицинской помощи...
понедельник, 18 января 2010
Смена началась как обычно-с пятиминутки. Заведующий подстанцией и старший фельдшер проводили разбор полетов. Сотрудники потихоньку перешептывались, дописывали карты вызовов, кто-то втихую дремал. Вообщем обычный день подстанции скорой помощи. После этой экзекуции, которая длится совсем не 5 минут, я принял укладку с медикаментами, проверил аппаратуру машины и зашел в диспетчерскую, чтобы поздороваться с диспетчером. После всего этого решил, что за эти труды я могу вознаградить себя чашечкой кофе и отправился на кухню. там я встретил Лешку, с которым мы и проболтали, пока грелся чайник. не успела чашку опустеть наполовину, как ожил селектор громкой связи:"6 бригада, на вызов,6 бригада, на вызов!!!". Тяжело вздохнув и отставив недопитый кофе я быстрым шагом пошел в диспетчерскую и получил адрес вызова, залез в ГАЗель и, сказав водителю адрес, откинулся на сидении. "Здравствуйте, скорую вызывали??"-сколько раз я говорил эту фразу, даже подумать страшно. Автоматически задавая стандартные вопросы полному одышливому мужчине, я постепенно формировал диагноз. Ну ничего, не переживайте, сейчас сделаем укольчики в венку и вам станет легче. Набирая в один шприц лазикс, а в другой-дигоксин, я продолжал общаться с больным-"Вам обязательно надо будет вызвать своего участкового терапевта, вам необходимо скорректировать гипотензивную терапию и неплохо бы добавить сердечных гликозидов. Сделав инъекцию, я снял перчатки и сказал-"Ну вот и все, сейчас отдохните немного." Спасибо большое, доктор, ответил мне больной" и я, попрощавшись, пошел к машине. "Бинт, бинт, шестая бригада свободна по адресу. Шестая, домой! Ясно!"
Второй вызов стандартный-у бабушки давление. На полпути неожиданно заработала рация:" Шестой, немедленно ответьте бинту,шестой!!! Бинт, шестой слушает!!! Шестой, срочный вызов!!! 5 лет октября, 13-на пешеходном переходе сбит ребенок!!!! Вас понял, бинт, принял!!!" Повернувшись к водителю, говорю:"Коля, разворачивайся, включай светомузыку, 5 Лет Октября-автодорожка." Коля кивнул головой и,щелкнув кнопкой спецсигнализации, вывернул руль влево. ГАЗель, истошно взвыв сиреной, сделала крутой вираж. Стрелка спидометра приблизилась к 100 км/ч и замерла на этой отметке. Реанимобиль стал пробираться сквозь пробку. "К черту,Коля, выворачивай на встречку!" сказал я, нажав кнопку ревуна. Скорая вывернула на встречную полосу, сирену было слышно издалека и машины заранее сворачивали на обочину. Подъехав к месту ДТП, скорая резко затормозила. Я схватил реанимационную сумку и выскочил на дорогу. Тут же,завывая. подлетела машина ДПС. Увидев пострадавшего ребенка, я облегченно вздохнул-страшных последствий соприкосновения детского тела с металлом я не увидел. "Ну что, парень, как ты??что то болит??Идти можешь?? Да, конечно могу. ну тогда пошли в машину, а то замерзнешь." Мы залезли в машину и я приступил к осмотру. Минут через 10 в скорую залез инспектор ДПС. "Ну что, док, как парень?? да вроде все нормально. Ну сотряс конечно есть и ушибы, а в целом все хорошо. Но с травматологом и педиатром проконсультироваться надо. ДПСник согласно кивнул и вылез. "Поехали, Коля!". Взяв рацию в руку, я проговорил:"Бинт, это шестой. Отметьте, у меня госпитализация в травму. Вас поняла, шестой." Приехав в приемное, я отдал ребенка в руки персонала больницы и залез обратно в машину. "Бинт, шестой свободен. Домой, шестой. Понял!"......
Второй вызов стандартный-у бабушки давление. На полпути неожиданно заработала рация:" Шестой, немедленно ответьте бинту,шестой!!! Бинт, шестой слушает!!! Шестой, срочный вызов!!! 5 лет октября, 13-на пешеходном переходе сбит ребенок!!!! Вас понял, бинт, принял!!!" Повернувшись к водителю, говорю:"Коля, разворачивайся, включай светомузыку, 5 Лет Октября-автодорожка." Коля кивнул головой и,щелкнув кнопкой спецсигнализации, вывернул руль влево. ГАЗель, истошно взвыв сиреной, сделала крутой вираж. Стрелка спидометра приблизилась к 100 км/ч и замерла на этой отметке. Реанимобиль стал пробираться сквозь пробку. "К черту,Коля, выворачивай на встречку!" сказал я, нажав кнопку ревуна. Скорая вывернула на встречную полосу, сирену было слышно издалека и машины заранее сворачивали на обочину. Подъехав к месту ДТП, скорая резко затормозила. Я схватил реанимационную сумку и выскочил на дорогу. Тут же,завывая. подлетела машина ДПС. Увидев пострадавшего ребенка, я облегченно вздохнул-страшных последствий соприкосновения детского тела с металлом я не увидел. "Ну что, парень, как ты??что то болит??Идти можешь?? Да, конечно могу. ну тогда пошли в машину, а то замерзнешь." Мы залезли в машину и я приступил к осмотру. Минут через 10 в скорую залез инспектор ДПС. "Ну что, док, как парень?? да вроде все нормально. Ну сотряс конечно есть и ушибы, а в целом все хорошо. Но с травматологом и педиатром проконсультироваться надо. ДПСник согласно кивнул и вылез. "Поехали, Коля!". Взяв рацию в руку, я проговорил:"Бинт, это шестой. Отметьте, у меня госпитализация в травму. Вас поняла, шестой." Приехав в приемное, я отдал ребенка в руки персонала больницы и залез обратно в машину. "Бинт, шестой свободен. Домой, шестой. Понял!"......
воскресенье, 17 января 2010
Мне кажется, что я начинаю сходить с ума. Почему я так решил??? сразу по нескольким причинам. 1 причина-неожиданно,будучи на работе, среди ночи проснувшись, я решил, что у меня вызов-быстро оделся, собрал медчемодан и запрыгнул в "скорую". очнулся я от недоуменного вопроса водителя Толика-"Антоха, ты чего?? иди спи, нас не вызывали. и я понял, что страдаю галлюцинациями. а может это лунатизм?? 2 причина- Я СХОЖУ С УМА от этой девушки. Господи, даже трудно сказать, с чем можно сравнить те чувства, те эмоции, которые овладевают мною, когда я вижу этого ангела.... Меня затопляет волна, нет, цунами нежности, хочется прижать тебя к себе и не отпускать...Гляди в эти ясные глаза я схожу с ума, крышу уносит незнамо куда и хочется сделать что нибудь шальное. например, отобрать у диспетчера микрофон селектора и на всю станцию скорой заорать, как я люблю тебя. останавливает только одно-меня уволят незамедлительно и мой же водитель на моей же скорой повезет меня в Талаги...
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, МАЛЫШ
Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, МАЛЫШ
СМЕНА
Утро выдалось серым, дождливым. Мерзким каким-то, неприветливым. В такое утро больше всего хочется, едва открыв глаза, снова закрыть их, спрятаться подальше под одеяло, включить посильнее обогреватель, засунуть под одеяло мурчащего кота и уснуть, как минимум, на полгода.
Нельзя. Впереди - сутки работы. Сутки беготни, недосыпания, жалоб, холода, вони: то серый дождь, что сейчас колотит по оконным стеклам, будет барабанить мне прямо по голове, затекать за шиворот, лезть в глаза, хлюпать в туфлях. Ветер, от которого ходит ходуном плохо заклеенная форточка, будет забираться за отвороты куртки, хватать за бока своими ледяными лапами, валить с ног, забиваться в ноздри, провоцируя длительное «апчхи!» и шмыганье носом. Будет холодно, промозгло, раздражающе надоедливо, злобно-тоскливо. Мерзко. Но - необходимо.
Я - фельдшер "Скорой помощи". Я работаю на выездной бригаде, сутки через двое, за грошовую зарплату, с нелюбимым доктором, в холодной, неотапливаемой машине.
Я люблю свою работу.
Может, поэтому меня и называют Психом?
Подстанция встречает меня привычным утренним гомоном, суетой, облаками табачного дыма, плывущими с крыльца, руганью и ревом автомобильных моторов.
Святое время для персонала - пересменка. С семи до восьми утром и вечером комплектуются новые смены бригад, молчит ненавистный селектор, есть время перекурить и проглотить кусок булочки всухомятку, а, если повезет - выпить горячего кофе.
Двор забит санитарными «Газелями», поодаль скучает «уазик» фельдшерской бригады, посреди двора, распихав всех прочих, горделиво выпятил мигалки «Соболь» реанимации. Фельдшера, с красными от бессонницы глазами и угрюмыми заспанными лицами, таскают через двор скатанные постельные принадлежности, тяжелые сумки с кислородными ингаляторами, обшарпанные свинцовые укладки с хирургией, волоком тащат чехлы с костылями и иммобилизационными шинами, ухитряясь при этом наспех затягиваться сигаретным дымом, пожимать руки вновь
прибывшим и ругаться с водителями.
- Саша? Саша!
- Чё орешь, как потерпевшая? Тут я. Тебя-то где хрен носит?
- Ты на какой машине?
- 683, глаза разуй! Что, нах, повылазило? Вон стоит.
- Тогда помоги, тут вещёй столько!
- Да иди гуляй! Вон машина, открыта, куда что ложить - разберешься.
- Саш, ну совесть у тебя есть? Кардиограф хоть возьми!
- Нахрен мне твой кардиограф?! Стукну ещё где - потом не расплачусь. Сама тащи.
Девушка работает у нас недавно - чуть не плачет, а сказать ничего не может. Мне ее становится жалко - форменную куртку ей ещё не выдали, а зелёная ветровка, надетая поверх летней формы, не согреет и чукчу в субтропиках. Она, сгорбившись, стоит посреди двора, зажав под мышкой одеяло с подушкой, ухитрившись при этом нацепить на шею сумку с кардиографом, и ещё пытается ухватить тяжелые шины. Водитель - наглая жирная рожа, тоже работает у нас не так давно - стоит под бетонным козырьком, предусмотрительно укрывшись от
дождя, и курит «Приму», пуская вонючий дым в потолок.
Подхожу к нему. Рожа расплывается в улыбке, тянет руку для приветствия. Руку я демонстративно не замечаю.
- Александр.
- Чего?
- Тебя русским языком твой фельдшер просит помочь.
Рожа открывает рот, явно собираясь выплеснуть на меня что-то по родительской линии - но не успевает. Я сгребаю его за шиворот и, слегка приподняв, от души прикладываю его затылком о борт стоящей радом «Газели».
- Ты: ты... нах... чё?!
- Ты, козёл кастрированный, если не понимаешь по-русски, будешь обучаться по-козлиному, - сообщаю я ему. - Это - первое.
Девушка, приоткрыв глазки и рот, ошарашено смотрит на происходящее.
- Фельдшер - это твой непосредственный начальник, после врача, конечно, -продолжаю я. - Его слово для тебя, говнюк, закон, распоряжения его ты выполняешь быстро и без пререканий. Это - второе.
Водитель Александр не возражает, потому как занят отдиранием моих пальцев от своего горла и натужно сипит. Бесполезно - если он не в курсе, то ему уже сегодня расскажут, на какой бригаде я проработал пять лет в свое время и какую репутацию имею.
- И третье, - я отпускаю его горло и как следует врезаю ему под дых. - Оно же - последнее.
Рожа сгибается пополам, глотая ртом воздух. Я наклоняюсь к нему,
по-приятельски кладя руку на плечо.
- Ты на выездной бригаде - никто, технический персонал, прослойка между рулем и сиденьем. Твое слово ничего не значит, твоего мнения никто не спрашивает, твои пожелания никого не интересуют. И если вдруг я узнаю, что ты забыл эти три истины, - взяв его за воротник куртки, я снова прислоняю страдающего Александра к погнутому борту машины,- тогда ты у меня, свинячий выкидыш, пожалеешь, что не остался на своей маршрутке. Даю тебе слово. А теперь - взял шмотки и потащил их в машину.Бегом!
Водитель тяжело дышит, явно пребывая в раздумьях, то ли начинать драку, то ли подождать, когда я повернусь спиной. Я не поворачиваюсь, в упор разглядываю его, как
водитель тяжело дышит, явно пребывая в раздумьях, то ли начинать драку, то ли подождать, когда я повернусь спиной. Я не поворачиваюсь, в упор разглядываю его, как будто вижу в первый раз. Наконец он не выдерживает, сгребает стоящую на асфальте хирургию, что-то прошипев стоящей девочке. Она испуганно шарахается от него.
Вздыхаю.
- Иди сюда.
Она опасливо приближается, словно всерьез верит, что я могу внезапно
кинуться и покусать.
- Тебя как зовут?
- Алина. - Голосок испуганный и дрожащий. Повезло девочке, нечего сказать.
- Если он попытается отыграться на тебе, Алина, дай мне знать. Ладно? Я на четырнадцатой бригаде работаю.
- Ладно.
Ага. Сразу видно, что первым делом побежит.
- И почему я тебе не верю?
Беру ее за плечи, уводя с мерзкой мороси под защиту козырька. В небольшом проходе стоит лавочка, теоретически предназначенная для желающих перекурить сидя. На самом деле она завалена вещами бригад, с оставленными кое-где промежутками для караулящих эти вещи. Я, отпихнув ящик с мешком Амбу, усаживаю девочку на край лавки.
- Ты - фельдшер, - говорю ей, словно лекцию читаю, - с этим согласна?
Кивает. Уже хорошо.
- Ты не дворник в городском парке. И не официантка в забегаловке. Тебе
сейчас предстоит сутки мотаться из конца в конец, бегать по этажам, таскать носилки, переть на себе оборудование - а ещё проделывать те манипуляции, которые вон то чмо, - последние слова говорю громко, поскольку приближается обиженный и горящий жаждой мести Александр за последней порцией вещёй, - в жизни не проделает со своими неполными тремя классами образования. Например - колоть в спавшиеся вены, втыкать зонд в глотку орущего и сопротивляющегося двухлетнего пацана, вводить уретральный катетер бомжу и чистить гнойные раны, в которых даже опарыши дохнут. А ещё - сорок пять минут ломать кому-то ребра, пытаясь вытащить его с того света, под аккомпанемент матерящихся в твой адрес родственников. Ты на себе несешь такую ответственность и нагрузку, которую он и вообразить себе не может. При всем при этом ты получаешь зарплату гораздо меньше, чем у него.
Алина испуганно моргает глазами.
- Но он же ругаться будет:
- Главный в бригаде - врач, - жестко говорю я. - Если он язык в жопу
засунул - то есть старший врач. Есть заведующий подстанцией. Есть старший фельдшер. Есть главный врач, в конце концов. И если ты думаешь, что некому будет приструнить ублюдка, то глубоко ошибаешься. После врача в бригаде главная ты. А потом уже - водитель. И если ты ему позволишь командовать собой сейчас, с самого начала, то потом это уже не остановить. Поняла?
Кивает.
- Ну, беги давай.
Девочка убегает, оглянувшись. Интересная девчонка. Пугливая только какая-то.
Я поднимаюсь на крыльцо, здороваясь с теми, кто там находится.
- Перекуришь, Псих?
- Если легкие одолжишь.
Смеясь, обнимаемся с Серегой, хлопая друг друга по плечам. Мы долго работали вместе на одной бригаде, смена в смену, хохмочки друг друга знаем наизусть. Он - это один из немногих, кого я рад видеть, приходя на смену.
- Как прошлое дежурство?
- А, никак. Всю ночь, как вокзальных проституток - долго, конкретно и
практически бесплатно.
- Поспали хоть?
- Полчаса. Потом сорвали на контрольное изнасилование.
- И что там?
- Отёк лёгких.
- Ну-ну. Сняли?
- Сняли. И отвезли.
«Контрольное изнасилование» - вызов перед самой утренней пересменкой, когда ты уже собираешься сдавать барахло, перегружать машину и стягивать с себя промокшую и запачканную после ночи форму. Редко кто, схлопотав такой вызов, не ругнется. Зачастую - при больном. Или на больного. Странные, все-таки, существа - люди. Все они сознают, что им нужно спать, вовремя и полноценно питаться, отдыхать после работы. И, тем не менее, нас за людей они, видимо, не считают. Потому что, вызвав бригаду в такую рань, когда сон самый крепкий,
когда уже еле ноги переставляются после непрерывной почти суточной
суеты, а глаза открываются только по одному, они ещё возмущаются. Ах, как долго мы едем! Как плохо лечим! За что нам только зарплату платят? Наши сонные физиономии вызывают у них чувство отвращения и праведного негодования. И действительно, как мы можем хотеть спать, когда они-то не спят!
Поднявшись по лестнице на второй этаж, я прислушался. Из учебной комнаты доносился громкий голос старшего врача, монотонно зачитывающей дремлющим медикам суточный рапорт - сколько было перевозок, сколько стенокардий, инфарктов, «острых животов», кто и как словил труп «в присутствии бригады». Очень «нужная» информация с утра. Особенно тем, кто всю ночь не спал.
Из комнаты реанимации доносился дежурный хохот. Интересно, почему они всегда смеются? По идее, смерть они видят чаще всех остальных. Каждый их вызов - это травмы, утопления, поражения электрическим током, ножевые ранения, дырки от пуль и сочащиеся кровью трещины в черепе от удара арматуриной. Вероятно, срабатывает защитный механизм психики.
- НА ВЫЗОВ БРИГАДЕ СЕМЬ, СЕДЬМОЙ, - оживает селектор.
Я пожимаю руки трем сумрачным людям, идущим мне навстречу. Жму крепко, от души. Это - «психи», седьмая психиатрическая бригада. Если уж и говорить об опасности работы на "Скорой помощи", то начинать следует с них. Психбригада у нас всего одна, на весь город, им приходится по шесть - по семь часов проводить в дороге, обслуживая один-единственный вызов, поступивший откуда-нибудь с села Веселого или аула Шхафит. И все эти часы связаны с напряжением и неусыпной бдительностью - иначе легче легкого схлопотать нож в бок или веревку на шею. Почти каждый второй психбольной агрессивен, практически все оказывают сопротивление при госпитализации, не стесняясь использовать все, что под руку попадается. Это у милиции есть табельное оружие, бронежилеты, дубинки, наручники - и разрешение все это использовать, разумеется. А «психов» есть только вязки - длинные полосы из грубой ткани, которыми связывают руки - а часто и ноги - особенно прыгучим больным. Больные, по сути, не преступники, поэтому силу применять к ним нельзя. Но посмотрел бы я на того, кто поработал бы на бригаде хотя бы сутки, не применяя силу. И все, что под руку попадется.
Открываю дверь в свою бригаду. Врач моя ещё не пришла, отработавшая смена дружно пьет чай и цинично курит в распахнутое окно. Я демонстративно ёжусь.
- Прохладно, ребятки.
- Ничего, сейчас надышишь, - флегматично отвечает доктор Власин, затягиваясь в последний раз и щелчком пальца отправляющий сигарету в долгий полет на станционный газон. Медсестра Аня не разговаривает со мной с тех пор, как я перешел на их бригаду. В принципе, тому есть причины, хотя я бы на ее месте отнесся к критике более терпимо. Особенно, если критика имеет под собой веские основания. Сдать мне грязную терапевтическую сумку, с полным использованных игл контейнером, пятнами крови на полотенце и осколками ампул
на дне - и после этого не ждать моего праведного возмущения?
- Я штаны переодеть могу? - холодно интересуется Аня.
- Можешь, - прищуриваюсь. - На вид ты ещё дееспособна.
- Выйди тогда!
- Пожалуйста, - цежу сквозь зубы. - Есть такое волшебное слово...
- Антон, не выпендривайся, а? - подает голос Власин, закрывая окно. - Дай
девочке переодеться.
- Я ее и не держу. Пусть переодевается - я не стесняюсь.
- Я стесняюсь! - краснея, рявкает Аня.
- Вот и чеши в туалет. В женский. Там ты своими прелестями никого не
удивишь. Да и в мужском, наверное - тоже.
- Антон!
Мимо меня проносится беловолосый вихрь с пламенеющими щеками, яростно хлопнув дверью.
- Антон, - укоризненно повторяет Власин. - Некрасиво себя ведёшь, ей-Богу!
- Почему? - удивляюсь я, расстегивая сумку. - У нее времени был вагон и
маленькая тележка сменить чешую, пока меня не было. А она курила вместо
этого, да ещё в комнате. Что, кстати, запрещёно. Мне теперь сутки предстоит дышать здесь тем, что вы сейчас накоптили. И после этого она меня пытается выставить, даже не извинившись за загаживание воздуха:
- Какая ты, все-таки, зануда, Вертинский, - сплевывает врач. - Как с тобой кто-то ещё может общаться, кроме твоих «психов»?
- Долгая тренировка плюс искреннее желание овладеть навыком.
Власин уходит. Я натягиваю на себя форму, застегиваю наглухо осеннюю куртку, которую предварительно охлопываю по карманам. Воровством, конечно, на этой бригаде не балуются, но пошутить могут. В прошлый раз рукава завязали. До этого - запихали в карманы презервативы, наполненные водой. Но на сей раз безвестные шутники присмирели - карточки и сообщения в поликлинику в неприкосновенности, без хамских надписей, ручка цела, контрацептивов в карманах не наблюдается, бумажки «Дай мне по заднице!», закрывающей вышитую надпись «Скорая помощь», на спине тоже не наклеено. И на том спасибо.
Выхожу в коридор, смешиваясь с шумящей толпой поваливших с окончившейся пятиминутки врачей и фельдшеров. Спускаюсь обратно на первый этаж, обмениваясь приветствиями с вновь прибывшими и уже уходящими. Большие электронные часы над диспетчерской показывают «07:54». Это значит, что у меня есть ещё шесть минут для того, чтобы принять смену, распихать медицинский инвентарь по машине и быть готовым выехать по первому зову селектора хоть к чёрту на кулички.
Бригадную сумку терапии обнаруживаю в ячейке заправочной. Заправочная - это место, где все бригады пополняют недостающие в укладках медикаменты и медицинский инструментарий. Сама она отделена от общего помещения металлической решёткой, за которой смертельно уставшая Яночка - дежурный фельдшер - отбивается от насевших на неё сразу четверых фельдшеров и двух врачей, каждому из которых нужно что-то срочно сдать, получить, пополнить, списать и сдать на стерилизацию. Я машу ей рукой, но она этого не замечает,
полностью погруженная в пререкания. Ну что же, не обижусь, ей сейчас
несладко. Бегло просматриваю сумку. Все ампулы на месте, жгуты (на этот раз) аккуратно свернуты и засунуты в кармашек, шприцов ровно двенадцать, полотенце чистое, а на нем лежит стопка расходных листов. Более толстая, чем необходимо. Вероятно, Анечка болезненно восприняла мои слова о том, что половину смены мне пришлось оформлять расход медикаментов на сообщении в поликлинику. На верхней расходке размашисто выведено Аниным почерком «Подавись!!!». Я лишь улыбаюсь. Разгневанный враг - наполовину поверженный враг.
Машина, хвала Всевышнему, уже загружена. Пожимаю руку водителю Валере, заглядываю в салон. Ну, умница, умница! Все на своих местах, шины пристегнуты к шкафчику хомутом, дезрастворы аккуратно упрятаны в ведро для пустых шприцев, даже постель расстелена и закрыта непромокаемой клеенкой.
- Анька помогала? - задаю риторический вопрос.
- Она не мешала, - отвечает водитель.
Смеёмся.
Распечатываю пачку «Винстона», сдираю фольгу и достаю первую сигарету.
- Как думаешь, загоняют? - интересуется Валера.
- Пусть попробуют, - задиристо отвечаю я, прикуривая. - Мы и не таких обламывали!
- НА ВЫЗОВ БРИГАДАМ! - просыпается диспетчер направления. - ТРИ, ЧЕТЫРЕ, ПЯТЬ, ШЕСТЬ, БРИГАДЕ ДЕСЯТЬ, БРИГАДЕ ОДИННАДЦАТЬ, ТРИНАДЦАТОЙ, ЧЕТЫРНАДЦАТОЙ, ШЕСТНАДЦАТОЙ, ВОСЕМНАДЦАТОЙ!
- Посчитали, мать их ети! - горестно восклицает Валера. - Не успело утро
начаться. А у меня реванш пропадает.
Я проследил направление его взгляда в закуток, где обычно стоит «Газель» седьмой бригады. Там для водителей оборудован стол, где они сутки напролет режутся в подкидного дурака и «шестьдесят шесть». Четверо игроков, как раз сейчас, исказившись лицом, бросают карты на стол, направляясь к машинам.
Понимаю. В прошлый раз Валерка жаловался, что просадил за вечер тридцать пять сигарет. Для него, как для отчаянно курящего, это действительно большая
потеря.
Отшвыриваю сигарету, направляясь опять в заправочную, за сумкой.
- Здравствуй, Антоша, - устало произносит Яночка, заполняя бесконечные
бумажки.
- Здравствуй, моя хорошая. Заколебали?
- Смена есть смена, - пожимает плечами девушка, не переставая строчить в журнале. - Все одно и то же изо дня в день. Вас уже позвали?
- Угу.
У окошка диспетчерской уже сгрудились врачи объявленных бригад. Каждый получает карту вызова, внимательно рассматривает ее и тут же комментирует. Заслушиваюсь иногда, честное слово!
- опять эта старая лошадь вызвала. Господи, да когда она уже сдохнет?!.
- ну какое «сердце болит» может быть в девятнадцать лет! Совсем охренели!..
- «Лежит мужчина». Ну и нехай лежит, хиба ж нас трепать, як скаженных? От подивись! Та вин же ж пьяный, поди, як зараза, а тая тварь лютая звоныть! Сама бы там и зробыла чего - тряхнула бы або спытала, як вин собе чуе!..
- за шоколадками поедем. Снова Бойченко вызывает. Не спится же с утра
гадине!..
- температура, десять лет. Вот мамаши пошли, мать их! Не знают, что при
температуре делать! Чему их только учили?..
Да, непосвященному человеку в самый раз лопнуть от злости, слушая такое. Это говорят врачи, «люди в белых халатах», дававшие клятву Гиппократа! Да как у них языки поворачиваются такое произносить! Ну, "скорая помощь"!.. А вот посадить бы такого недовольного на выездную бригаду, и прокатить бы его по все вот этим вызовам - посмотрел бы я тогда на него, следующим утром. Он бы в корне пересмотрел бы свои взгляды на отношение к вызовам, когда, например,
он узнал бы, что «старая лошадь» Клуценко вызывает бригаду ежедневно, утром и вечером, чтобы ей перемеряли давление и сказали, одну ли таблетку сиднофарма принимать или хватит половины. Что сердце «болит» у молодой истерички, решившей таким образом продемонстрировать своему столь же юному и не в меру ревнивому мужу, как ей становится плохо от его постоянных претензий. Что лежащий мужчина в восьми из десяти случаев оказывается в доску пьяным бомжом, который обложит врача и фельдшера (а у нас подавляющее
большинство персонала - женского пола) в четыре этажа такими словами, за которые удавить не стыдно. Что бабушка Бойченко вызывает к своему
хронику-мужу на ежедневную инъекцию коктейля «баралгин-магнезия-эуфиллин», которую должна, в идеале, осуществлять участковая медсестра. Только никто не интересуется подробностями. Зачем они простым смертным?
Вот, однако, врач детской бригады взяла карту, бегло скользнула по ней
взглядом и подтолкнула стоящего рядом фельдшера:
- Три года, судороги. Побежали.
Действительно, обоснованный повод к вызову. Судороги - это явление
серьезное. Но не температура 38,7 `С, которую молодая мамаша просто не
знает, чем сбивать.
Беру карточку нашей бригады. Семь лет, девочка, повод - «упала с кровати».
Не знаешь даже, смеяться или пугаться. В прошлый раз было «плохо в туалете».
Иногда диспетчера по части формулировки поводов переплевывают известного
хохмача Колю Фоменко.
- Антон, взял?
По коридору неторопливо шествует Офелия Михайловна, врач моей бригады. Мы с
ней друг друга терпеть не можем, но по умолчанию соблюдаем до зубов
вооруженный нейтралитет при совместной работе. Худой мир лучше доброй ссоры.
А ссоры у нас были весьма добрыми.
- Да.
Офелия пробегает глазами содержимое карты. И, естественно, «открывает» рот.
- Оля! А что, детскую на этот вызов никак послать нельзя?
- Они на судороги поехали! - злобно отзывается Оля, отделенная от
разгневанного врача решеткой окна диспетчерской. - Может, вернуть?
- Что, обе бригады поехали?
Офелия Михайловна, отвяжитесь! - кричит Оля. Война Офелии с диспетчерской
длится уже не первый год. - Все вопросы к старшему врачу! Дали вам вызов -
езжайте!
- Сама езжай, шалашовка драная! - бушует Офелия. - Тебя бы, кикимору, по
таким вызовам погонять, да в гору по гололеду!
Я поворачиваюсь спиной к разразившейся буре и иду в машину. К подобным
сценам я уже привык. Михайловна практически каждую карту вызова, полученную
из рук диспетчера направления, подвергает такой цензуре, что и главный
редактор Газеты покраснеет. Сейчас на шум прибежит старший врач, и сцена
скандала растянется, как минимум, минут на десять.
Машина уже рычит, выбрасывая белые облачка выхлопных газов. Залезаю в салон,
зябко ёжась. В машине гораздо холоднее, чем на улице.
- Бузит? - интересуется Валера.
Киваю.
- Печку не забудь.
- Да достал ты своей печкой. Включу, как машина согреется.
- Ну-ну.
Ждем, от скуки наблюдая за медленно ползущей вверх стрелкой индикатора
температуры.
- Ну скоро она там? - не выдерживает водитель. - Там больной окочурится,
пока она лясы точить будет.
Словно услышав его, на крыльце возникает Офелия Михайловна, договаривая
что-то в закрывающуюся дверь, что-то явно нелестное и малоцензурное. Смотрю
на часы - задержка выезда уже восемь минут. Это - один из аспектов, почему я
не люблю работать с Офелией. Согласен - три четверти наших вызовов
малообоснованны, зачастую - необоснованны вообще - но задерживать выезд
нельзя. С диспетчеров что спрашивать? Они же больного не видят. И принимать,
согласно действующему законодательству, обязаны все вызова, даже зная, что
вызывает очередная Клуценко. Орать нужно на больных, вызывающих «скорую» - и
то, после приезда на место в максимально короткое время.
- Проститутка! - рычит Офелия, звучно бахая дверью машины. Это она явно
продолжает незаконченный разговор со старшим врачом. - Вонючка траханная!
Дрань подзаборная! Поехали, чего стоишь!?
Валера даже не огрызается - знает, что бесполезно и чревато. Если этот
персонаж Шекспира вошел в раж, цепляться с ним эквивалентно попытке поиграть
в салочки с укушенным за известное место быком. Машина трогается с места.
Бросаю сквозь стекла задних дверей взгляд на ставшее почти родным
трехэтажное здание подстанции. Когда я теперь его увижу?
* * *
Смена начинается с пятого этажа. Народная медицинская примета - как смену
начнешь, так она и пройдет. Лифт, естественно, в пятиэтажках не
предусмотрен. Михайловна всё бурчит, поднимаясь по грязным степеням. Я шагаю
следом, стукаясь углами терапевтической сумки об узкие подъездные повороты.
Звоним в обитую грязным дерматином дверь.
Её открывает женщина со скуластым злым лицом, запахнутая в грязноватый халат
и наряженная в заношенные тапочки.
- Наконец-то! Вас сто лет можно ждать.
- Можно, - не выдерживаю я, опережая Офелию. - Можно и двести.
Мамочка только рот приоткрывает в ответ на такое хамство.
- Больную показывайте, - рявкнула Офелия, опережая мамашу. - А ля-ля свое
потом справите.
Мы проходим через прихожую, насквозь пропитанную запахами псины, нафталина и
пригоревших котлет, конвоируемые онемевший на какое-то время мамашей. Под
ноги нам выскакивает и начинает активно егозить полупородистая собачонка,
явно вознамерившаяся совершить суицид под моими ногами.
- Собаку уберите, - сердито говорю я. - Неужели тяжело было это сделать до
нашего приезда?
- Она...
- ...не кусается, - заканчиваю я. - Знаем, слышим на каждом вызове. Только
это для вас она не кусается. А вот будем вашему ребенку делать укол - он
начнет кричать. Кто собачке объяснит, что мы ребенка лечим, а не мучаем? Вы?
Входим в комнату. Детская довольно тесная, к стене притиснута двухъярусная
кровать. Понятно. С такой, действительно, упасть можно с последствиями. На
стульчике сидит девочка начального школьного возраста, в пижамке, расшитой
бабочками, прижимающая к затылку мокрое полотенце и смотрящая на нас
испуганными глазами. И ещё более испуганными - на мамашу. Воображаю, чего
она ей наобещала до нашего приезда...
Ставлю сумку у стены, присаживаюсь на корточки возле девочки.
- Ну-ка, зайчонок, покажи, что у тебя там!
Слава Богу, зайчонок оказывается дисциплинированным и понятливым - покорно
убирает полотенце, давая мне нащупать в затылочной области головы шишку.
Небольшую, слава Богу.
Свободный стул мгновенно оккупирует мамаша, пристально наблюдая за мной.
Доктор, хмыкнув, кладет тонометр на детскую кровать и, пристроив карточку на
стенку, начинает писать. Мамаша, поняв намек, делает загадочное движение
нижней челюстью и выходит за вторым стулом.
Гематома на ощупь теплая, но ранки нет, светлые волосики ничем не запачканы.
- Голова не болит?
Девочка отрицательно мотает предметом обследования. Да, если бы болела, так
бы не трясла.
- В глазах не двоится? Не тошнит?
- Нет.
- А где болит?
- Там, где шишечка.
Все понятно. Обошлось без сотрясения или чего похуже, хотя последнее слово
все равно за хирургом стационара.
Офелия Михайловна, расположившись на освободившемся стуле, неторопливо пишет
карту вызова. Входит мама с табуреткой в руках, решительно присаживается
возле врача.
- Что с ней, доктор?
- Ушиб затылочной области. - начинает Офелия.
- Ясно, она, как упала, сразу затылком стукнулась. Я ей сколько раз
говорила, чтобы не баловалась на кровати. Говорила я тебе, зараза такая, или
нет?! Чем только слушает?.. У меня аж давление подпрыгнуло. Вот, - мамаша
проворно выгребла из ящика какие-то лекарства, - мне ваш участковый назначил
принимать нифедипин и адельфан. А утром приняла таблетку, перемерила
давление, оно у меня ещё выше было. Я приняла лазикс, трижды сходила
мочиться, потом снова измерила...
Мы с Михайловной обменялись недоумевающими взглядами.
- Стоп-стоп! - врач остановила мамашу, уже закатывающую рукав халата, явно с
намеком на проведение нами тонометрии. - Я не поняла - мы к кому приехали?
- К вам или к ребёнку? - поддакнул я.
- Это, ну, к Машке, конечно, - запнулась мать семейства. - Вот, там у нее
шишка сзади, я ей полотенце мокрое положила. А потом снова приняла
нифедипин, потому что голова кружиться начала. И мне он что-то не помог. А
сейчас, до вашего приезда, давление было сто пятьдесят на сто.
Ох, этой маме нужно нашим диспетчерам ноги целовать, честное слово. Если бы
Офелия на них утром пар не выпустила, сейчас такое бы началось!
- Какое, вы сказали, давление? - глухим от злости голосом переспрашивает
врач.
- Сто пятьдесят на сто.
- И что?
- Как - что? Оно же высокое. Я вот едва по квартире хожу.
- А я с таким вот давлением на вызова езжу, - цедит Офелия. - И всяких
двинутых выслушиваю, которые за своими детьми следить не умеют.
- А!.. эп!..
И дыхание в зобу у этой вороны спёрло!
- Вы нас для чего вызвали? Ребёнок у вас упал? Так мы и будем заниматься
ребёнком! А свое давление можешь себе знаешь куда засунуть?! Что ты мне
своим давлением тычешь? У меня дважды за смену предкризовое состояние
бывает, я с нитроглицерина не слезаю - а ещё по пятым этажам, как та
девочка, бегаю! Мать, называется! Ребёнок с разбитой головой сидит, а она
мне тут про свое давление долдонит!
- Да вы... да я..., - прорезается голос у мамаши.
- Что - ты? Что - ты? Ты лучше лекарства свои держи в другой комнате, потому
что в следующий раз твое дитё таблеток наглотается, а ты и ухом не
поведешь!
- Вы... вы... вон! Вон отсюда!
Ребёнка вот только жалко. Подбираю с пола игрушечного Карлсона и
передвигаюсь, закрывая безобразную сцену от детских глаз.
- Машенька, а это кто?
- Это Карлесон, - шепчет Машенька, все ещё ошарашенная происходящим.
- А где он живет?
- На крыше. С Малышом.
- А как он на крышу попадает? Страшно по крышам же лазить.
- У него моторчик сзади. Вот, вы разве не видите? Он кнопочку на животе
нажимает - и моторчик жужжит.
Нажимаю - и правда, пластиковый моторчик приходит в движение, больно хватив
меня по указательному пальцу, начиная жужжать. Более того, Карлсон радостно
выкрикивает, хоть и заедающим, но всё же узнаваемым голосом Ливанова: «Я в
меру упитанный мужчина в полном расцвете сил!».
Каркающий голос киношного Шерлока Холмса отвлекает орущих друг на друга
женщин. Поднимаюсь с колен.
- Доктор, сотрясения мозга нет, всего лишь подкожная гематома. Очаговой
симптоматики не выявлено, анизокория и нистагм отсутствуют.
Вот так вот, позаковыристей, да понаучнее! Деморализует homo imprudentis[1]
моментально. Мамаша осекается, подавленная волной незнакомых слов.
- Значит так! - вклинивается в паузу Офелия Михайловна. - Ребёнка нужно
показать детскому невропатологу и хирургу, для исключения отсроченной
симптоматики ЧМТ[2]. Я предлагаю вам поехать в детскую больницу.
- Никуда я с вами не поеду! - истерически вскрикивает мамаша.
- Ваше дело! И ваш ребенок! Моё слово такое, а решайте дальше сами. Вот, в
карте распишитесь.
- Нигде я ничего расписывать не буду! Я на вас вашему... кто у вас там?
Жалобу напишу!
- Да ты!.. - вскидывается Офелия.
- Позвольте! - я аккуратно влезаю между ними, оттесняя мамашу в коридор и
закрываю за собой дверь.
- Пустите!
- Я вас и не держу. Послушайте меня - прежде чем жаловаться.
- Что?
Я оглядываю прихожую. Обои местами выцвели, местами подраны собачьими
когтями, на полу затертый до неузнаваемости рисунка линолеум. Вопиющая
беднота квартиры матери-одиночки. Напротив вешалки прибита полка со стоящим
на ней дешевым дисковым телефоном. Рядом с ним горделиво соседствует
серебристо блестящая сотовая Nokia, создавая режущий глаз контраст.
- Что же вы так? - говорю. - Сотовые телефоны за десять тысяч покупаете, а
ребёнка в таком свинарнике воспитываете?
- Какое ваше собачье дело? Я вас!..
- Не надо нас, милая женщина. Подумайте о том, что палка может оказаться о
двух концах. И тогда встанет вопрос о том, кого она больнее стукнет.
- Вы мне что, угрожаете? Норма-ально! Хорошая у нас "скорая помощь", нечего
сказать! Вызывала врачей, а тут бандиты приехали какие-то! Ну, ничего, я
вашему начальству все разъясню, и про стерву эту вашу в халате и про вас
тоже! Вы у меня с работы вмиг повылетаете!
- Понимаете, в чем дело, - я нарочито лениво тяну слова. - Такую травму
трудно заработать, упав с кровати.
- Что?
- Если бы она упала с такой высоты, было бы сотрясение головного мозга.
Или - что ещё хуже – ушиб - его же. А гематомка у нее на голове небольшая,
больше похожая на ту, которая остается от удара по голове кулаком.
- Да вы что такое несете?!
- Свидетелей не было, - совсем тихо говорю я. - Как она упала - никто не
видел. Поэтому и доказать вам это будет сложновато.
- Где доказать?
- А в суде. Знаете, в Уголовном кодексе есть соответствующая статья,
определяющая меру наказания за жестокое обращение с детьми? В лучшем случае
это вам грозит штрафом в сто пятьдесят минимальных окладов. И, в случае
чего, я с этой нашей стервой в халате легко засвидетельствуем то, что,
приехав на вызов, застали заплаканного ребенка со следами побоев. О чем
незамедлительно сообщим в УВД. А они, на основании этого, непременно
возбудят уголовное дело. Будет суд и, чем черт не шутит, возможно, даже
лишение родительских прав.
Да, это я, наверное, перехватил. У мамаши все лицо залилось стабильной
сочной краснотой. Пожалуй, сейчас у нее и впрямь появились проблемы с
давлением.
- Поэтому подумайте - нужны ли вам проблемы?
- Да как вы смеете?!. - шепчет мамаша.
- А вы как смеете? - повышаю голос я. - Вы растите ребенка, а он у вас в
такой тесноте, духоте и вонище живет, что и бомж застесняется. Себе дорогие
сотовые покупаете, а ей дешёвые игрушки суете. Лекарства, которые опасны для
детского организма, у нее в комнате храните, бесконтрольно от возможности
случайного приема ей этих лекарств. Вызвали бригаду "скорой помощи" вроде бы
к Маше, а сами, в нашем присутствии назвав её заразой, полезли к доктору с
жалобами на свое якобы болезненное состояние, мешая сбору анамнеза по
основному поводу вызова. Это как, по-вашему? Нормально? Порядочно? Девочка
нуждается в срочной консультации специалистов - а вы отказываете ей в этом
лишь по причине брызжущих из вас эмоций, совершенно не думая о том, что ее
здоровье вполне может оказаться под реальной угрозой в ближайшие 72 часа.
Наступает молчание, прерываемое нашим тяжёлым дыханием. Мамаша молчит, явно
не находит слов, чтобы достойно выразить бродящую в ней смесь ненависти,
страха, обиды и вины. Ибо опровергнуть сказанное мной она не может.
- Давайте - звоните, пишите, жалуйтесь. Я вас от телефона за уши не
оттаскиваю. Вы же не за ребенка своего беспокоитесь - на него вас в данный
момент плевать - вы нам хотите отомстить! Давайте, не стесняйтесь! Ну?
Звоните, расскажите нашему начальству, какие сволочи работают на выездных
бригадах - приезжают, хамят, морали читают, мешают детей воспитывать!
Пожалуйста!
Поворачиваюсь и ухожу в комнату, оставляя ошарашенную мамочку в коридоре.
Первое, что я вижу в комнате - это плачущую Машу и Офелию, прижавшую ее к
себе и гладящую по голове. Аккуратными движениями, минующими область ушиба.
Ребенок доверчиво жмется к ноге «стервы в халате», судорожно всхлипывая.
В проеме возникает мамаша, безмолвно созерцающая открывшуюся перед ней
картину. Удивительное дело - обе они не говорят ни слова! Воистину, только
дождик детских слез может погасить бушующее пламя взрослой ненависти.
- Собирайтесь в больницу, - тихо говорю я. - Берите свой паспорт, полис -
свой и ребёнка.
- Машенька, иди к маме, - говорит Офелия. - Помоги ей собраться.
Машенька слушается. Мама - о, чудо - тоже.
Всю дорогу мы ехали молча - Офелия сидела в кабине с водителем, мамаша,
нахохлившись, пристроилась на лавке, а Маша, с искренним любопытством вертя
травмированной головой, расположившись на носилках.
В приемном детской больнице дежурил наш совместитель - доктор Ованесян,
известный на педиатрических бригадах как «поющий доктор». Был он наделен
удивительным чувством эмпатии к детям, искренней любви и неподдельной
доброты. Сам не раз был свидетелем - самые противные младенцы, орущие во все
горло по поводу и без оного, моментально замолкали и начинали улыбаться,
стоило «поющему» появиться в комнате. Он всегда с удовольствием возился с
детками на вызовах, рассказывал им сказки, пел песенки, играл в «козу
рогатую» - вообще, блестяще владел богатым арсеналом хитростей, помогающих
расположить к себе ребенка и вызвать в нем положительные эмоции. Как
говорится, был он педиатр от Бога.
- А-а-а, бригада «Ух» - работает за двух! - радостно закричал он, когда
узрел нас всех, входящих в чистенькое приёмное, раскрашенное в теплых
розовых тонах.
- Наша бригада «Эх» - работает за всех, - мрачно сказала Михайловна. - Вот,
Аршак Суренович, ребенок с подозрением на сотрясение.
- Какое ещё сотрясение? Ну-ка, покажись! Ух ты, моя красавица! Да чтобы у
такой симпатюли сотрясение было! Дай-ка, дядя доктор посмотрит!
- Доктор Айболит, - не удержавшись, комментирую я.
- Доктор Ой-прошло, - смеется Ованесян, проворно ощупывая голову хихикающей
Машеньки. - Прошло ведь?
- Прошло, - прыскает девочка.
- А вы мне тут - сотрясение, сотрясение. Нет там ничего. Шишка будет,
конечно, а так...
- А ну, глянь-ка дяде в честные рыжие глаза! Та-ак!
Признавайся, что у мамы украла? Шоколадку? Что глазки у тебя бегают, как две
мышки от кота? Знаешь, как мышки от кота бегают?
Михайловна оставляет на столе дописанный сопроводительный лист, направляется
к выходу. Я киваю «поющему» и направляюсь следом. Мамаша ловит меня за
рукав.
- Вы это... ну, не обижайтесь на меня. Ладно?
- А вы за ребёнком следите лучше. И лекарства из её комнаты уберите.
Офелия молча наблюдает за мной, стоя в дверях приёмного. Мы вдвоём
направляемся к фырчащей «Газели», забираемся по своим местам - она в кабину,
я в салон. Закрываем двери:
- У-у-у, сука! - дает волю эмоциям доктор. - Вонючка тасканная! Права она
качает, мать ее туда и оттуда! Жаловаться! Я т-тебе пожалуюсь, мразота!!
Валерка отворачивается, я торопливо закрываю окошко в переборке между
салоном и кабиной. Михайловна бушует минут десять, я успеваю тайком
перекурить, пуская дым в приоткрытый вентиляционный люк в потолке. Пусть уж
лучше орет здесь в пространство, чем на вызовах больным и их родным.
Впрочем, куда мне-то судить - я на «скорой» всего семь лет. Михайловна пашет
уже четвертый десяток, насмотрела и наслушалась вдоволь всякого, поэтому ее
эмоциональная лабильность в данном случае простительна.
Выматерившись напоследок, Офелия сдергивает со шпенька рацию.
- «Ромашка», бригада четырнадцать в детской больнице, свободны.
Некоторое время рация молчит, снабжая нас щедрым треском атмосферных помех.
- Четырнадцать, вы где?
- В детской больнице.
- Где?..
- В пи*де! - рявкает Офелия. Слава Богу, отжав тангенту. - Детская городская
больница, приёмное отде-ле-ни-е!!
- Ясно. Вызов примите. Улица...
Записываю вызов в соответствующих графах чистой карты вызова. «Давление».
Нет, иногда я просто балдею с наших диспетчеров. Повод к вызову придуман для
того, чтобы бригада, катящая на очередное недомогание, хотя бы примерно
знала, к чему готовиться. Что - давление? Высокое, низкое, скачет, вообще по
нулям? Был случай, когда мы приехали на такое вот «давление» - соседи
вызвали, показалось, что плохо гипертонику, скулит за стеной больно
жалостливо. И наткнулись мы на трехдневный труп, обглоданный некормленой
домашней собакой. Кто скулил, пояснять, думаю, не надо.
Мы трогаемся с места. Все ещё серое утро, полное дождевых капель и низко
ползающих облаков. Следующее, надо понимать, будет аналогично этому. Но его
я уже жду, как зарплаты. Потому что в восемь часов этого мрачного утра я,
затянувшись последней за смену сигаретой, зашвырну ее подальше на газон (за
что непременно получу по голове от старшего врача, если увидит), зевну,
хрустну суставами и гренадерским шагом покину нашу подстанцию на двое суток.
Утро выдалось серым, дождливым. Мерзким каким-то, неприветливым. В такое утро больше всего хочется, едва открыв глаза, снова закрыть их, спрятаться подальше под одеяло, включить посильнее обогреватель, засунуть под одеяло мурчащего кота и уснуть, как минимум, на полгода.
Нельзя. Впереди - сутки работы. Сутки беготни, недосыпания, жалоб, холода, вони: то серый дождь, что сейчас колотит по оконным стеклам, будет барабанить мне прямо по голове, затекать за шиворот, лезть в глаза, хлюпать в туфлях. Ветер, от которого ходит ходуном плохо заклеенная форточка, будет забираться за отвороты куртки, хватать за бока своими ледяными лапами, валить с ног, забиваться в ноздри, провоцируя длительное «апчхи!» и шмыганье носом. Будет холодно, промозгло, раздражающе надоедливо, злобно-тоскливо. Мерзко. Но - необходимо.
Я - фельдшер "Скорой помощи". Я работаю на выездной бригаде, сутки через двое, за грошовую зарплату, с нелюбимым доктором, в холодной, неотапливаемой машине.
Я люблю свою работу.
Может, поэтому меня и называют Психом?
Подстанция встречает меня привычным утренним гомоном, суетой, облаками табачного дыма, плывущими с крыльца, руганью и ревом автомобильных моторов.
Святое время для персонала - пересменка. С семи до восьми утром и вечером комплектуются новые смены бригад, молчит ненавистный селектор, есть время перекурить и проглотить кусок булочки всухомятку, а, если повезет - выпить горячего кофе.
Двор забит санитарными «Газелями», поодаль скучает «уазик» фельдшерской бригады, посреди двора, распихав всех прочих, горделиво выпятил мигалки «Соболь» реанимации. Фельдшера, с красными от бессонницы глазами и угрюмыми заспанными лицами, таскают через двор скатанные постельные принадлежности, тяжелые сумки с кислородными ингаляторами, обшарпанные свинцовые укладки с хирургией, волоком тащат чехлы с костылями и иммобилизационными шинами, ухитряясь при этом наспех затягиваться сигаретным дымом, пожимать руки вновь
прибывшим и ругаться с водителями.
- Саша? Саша!
- Чё орешь, как потерпевшая? Тут я. Тебя-то где хрен носит?
- Ты на какой машине?
- 683, глаза разуй! Что, нах, повылазило? Вон стоит.
- Тогда помоги, тут вещёй столько!
- Да иди гуляй! Вон машина, открыта, куда что ложить - разберешься.
- Саш, ну совесть у тебя есть? Кардиограф хоть возьми!
- Нахрен мне твой кардиограф?! Стукну ещё где - потом не расплачусь. Сама тащи.
Девушка работает у нас недавно - чуть не плачет, а сказать ничего не может. Мне ее становится жалко - форменную куртку ей ещё не выдали, а зелёная ветровка, надетая поверх летней формы, не согреет и чукчу в субтропиках. Она, сгорбившись, стоит посреди двора, зажав под мышкой одеяло с подушкой, ухитрившись при этом нацепить на шею сумку с кардиографом, и ещё пытается ухватить тяжелые шины. Водитель - наглая жирная рожа, тоже работает у нас не так давно - стоит под бетонным козырьком, предусмотрительно укрывшись от
дождя, и курит «Приму», пуская вонючий дым в потолок.
Подхожу к нему. Рожа расплывается в улыбке, тянет руку для приветствия. Руку я демонстративно не замечаю.
- Александр.
- Чего?
- Тебя русским языком твой фельдшер просит помочь.
Рожа открывает рот, явно собираясь выплеснуть на меня что-то по родительской линии - но не успевает. Я сгребаю его за шиворот и, слегка приподняв, от души прикладываю его затылком о борт стоящей радом «Газели».
- Ты: ты... нах... чё?!
- Ты, козёл кастрированный, если не понимаешь по-русски, будешь обучаться по-козлиному, - сообщаю я ему. - Это - первое.
Девушка, приоткрыв глазки и рот, ошарашено смотрит на происходящее.
- Фельдшер - это твой непосредственный начальник, после врача, конечно, -продолжаю я. - Его слово для тебя, говнюк, закон, распоряжения его ты выполняешь быстро и без пререканий. Это - второе.
Водитель Александр не возражает, потому как занят отдиранием моих пальцев от своего горла и натужно сипит. Бесполезно - если он не в курсе, то ему уже сегодня расскажут, на какой бригаде я проработал пять лет в свое время и какую репутацию имею.
- И третье, - я отпускаю его горло и как следует врезаю ему под дых. - Оно же - последнее.
Рожа сгибается пополам, глотая ртом воздух. Я наклоняюсь к нему,
по-приятельски кладя руку на плечо.
- Ты на выездной бригаде - никто, технический персонал, прослойка между рулем и сиденьем. Твое слово ничего не значит, твоего мнения никто не спрашивает, твои пожелания никого не интересуют. И если вдруг я узнаю, что ты забыл эти три истины, - взяв его за воротник куртки, я снова прислоняю страдающего Александра к погнутому борту машины,- тогда ты у меня, свинячий выкидыш, пожалеешь, что не остался на своей маршрутке. Даю тебе слово. А теперь - взял шмотки и потащил их в машину.Бегом!
Водитель тяжело дышит, явно пребывая в раздумьях, то ли начинать драку, то ли подождать, когда я повернусь спиной. Я не поворачиваюсь, в упор разглядываю его, как
водитель тяжело дышит, явно пребывая в раздумьях, то ли начинать драку, то ли подождать, когда я повернусь спиной. Я не поворачиваюсь, в упор разглядываю его, как будто вижу в первый раз. Наконец он не выдерживает, сгребает стоящую на асфальте хирургию, что-то прошипев стоящей девочке. Она испуганно шарахается от него.
Вздыхаю.
- Иди сюда.
Она опасливо приближается, словно всерьез верит, что я могу внезапно
кинуться и покусать.
- Тебя как зовут?
- Алина. - Голосок испуганный и дрожащий. Повезло девочке, нечего сказать.
- Если он попытается отыграться на тебе, Алина, дай мне знать. Ладно? Я на четырнадцатой бригаде работаю.
- Ладно.
Ага. Сразу видно, что первым делом побежит.
- И почему я тебе не верю?
Беру ее за плечи, уводя с мерзкой мороси под защиту козырька. В небольшом проходе стоит лавочка, теоретически предназначенная для желающих перекурить сидя. На самом деле она завалена вещами бригад, с оставленными кое-где промежутками для караулящих эти вещи. Я, отпихнув ящик с мешком Амбу, усаживаю девочку на край лавки.
- Ты - фельдшер, - говорю ей, словно лекцию читаю, - с этим согласна?
Кивает. Уже хорошо.
- Ты не дворник в городском парке. И не официантка в забегаловке. Тебе
сейчас предстоит сутки мотаться из конца в конец, бегать по этажам, таскать носилки, переть на себе оборудование - а ещё проделывать те манипуляции, которые вон то чмо, - последние слова говорю громко, поскольку приближается обиженный и горящий жаждой мести Александр за последней порцией вещёй, - в жизни не проделает со своими неполными тремя классами образования. Например - колоть в спавшиеся вены, втыкать зонд в глотку орущего и сопротивляющегося двухлетнего пацана, вводить уретральный катетер бомжу и чистить гнойные раны, в которых даже опарыши дохнут. А ещё - сорок пять минут ломать кому-то ребра, пытаясь вытащить его с того света, под аккомпанемент матерящихся в твой адрес родственников. Ты на себе несешь такую ответственность и нагрузку, которую он и вообразить себе не может. При всем при этом ты получаешь зарплату гораздо меньше, чем у него.
Алина испуганно моргает глазами.
- Но он же ругаться будет:
- Главный в бригаде - врач, - жестко говорю я. - Если он язык в жопу
засунул - то есть старший врач. Есть заведующий подстанцией. Есть старший фельдшер. Есть главный врач, в конце концов. И если ты думаешь, что некому будет приструнить ублюдка, то глубоко ошибаешься. После врача в бригаде главная ты. А потом уже - водитель. И если ты ему позволишь командовать собой сейчас, с самого начала, то потом это уже не остановить. Поняла?
Кивает.
- Ну, беги давай.
Девочка убегает, оглянувшись. Интересная девчонка. Пугливая только какая-то.
Я поднимаюсь на крыльцо, здороваясь с теми, кто там находится.
- Перекуришь, Псих?
- Если легкие одолжишь.
Смеясь, обнимаемся с Серегой, хлопая друг друга по плечам. Мы долго работали вместе на одной бригаде, смена в смену, хохмочки друг друга знаем наизусть. Он - это один из немногих, кого я рад видеть, приходя на смену.
- Как прошлое дежурство?
- А, никак. Всю ночь, как вокзальных проституток - долго, конкретно и
практически бесплатно.
- Поспали хоть?
- Полчаса. Потом сорвали на контрольное изнасилование.
- И что там?
- Отёк лёгких.
- Ну-ну. Сняли?
- Сняли. И отвезли.
«Контрольное изнасилование» - вызов перед самой утренней пересменкой, когда ты уже собираешься сдавать барахло, перегружать машину и стягивать с себя промокшую и запачканную после ночи форму. Редко кто, схлопотав такой вызов, не ругнется. Зачастую - при больном. Или на больного. Странные, все-таки, существа - люди. Все они сознают, что им нужно спать, вовремя и полноценно питаться, отдыхать после работы. И, тем не менее, нас за людей они, видимо, не считают. Потому что, вызвав бригаду в такую рань, когда сон самый крепкий,
когда уже еле ноги переставляются после непрерывной почти суточной
суеты, а глаза открываются только по одному, они ещё возмущаются. Ах, как долго мы едем! Как плохо лечим! За что нам только зарплату платят? Наши сонные физиономии вызывают у них чувство отвращения и праведного негодования. И действительно, как мы можем хотеть спать, когда они-то не спят!
Поднявшись по лестнице на второй этаж, я прислушался. Из учебной комнаты доносился громкий голос старшего врача, монотонно зачитывающей дремлющим медикам суточный рапорт - сколько было перевозок, сколько стенокардий, инфарктов, «острых животов», кто и как словил труп «в присутствии бригады». Очень «нужная» информация с утра. Особенно тем, кто всю ночь не спал.
Из комнаты реанимации доносился дежурный хохот. Интересно, почему они всегда смеются? По идее, смерть они видят чаще всех остальных. Каждый их вызов - это травмы, утопления, поражения электрическим током, ножевые ранения, дырки от пуль и сочащиеся кровью трещины в черепе от удара арматуриной. Вероятно, срабатывает защитный механизм психики.
- НА ВЫЗОВ БРИГАДЕ СЕМЬ, СЕДЬМОЙ, - оживает селектор.
Я пожимаю руки трем сумрачным людям, идущим мне навстречу. Жму крепко, от души. Это - «психи», седьмая психиатрическая бригада. Если уж и говорить об опасности работы на "Скорой помощи", то начинать следует с них. Психбригада у нас всего одна, на весь город, им приходится по шесть - по семь часов проводить в дороге, обслуживая один-единственный вызов, поступивший откуда-нибудь с села Веселого или аула Шхафит. И все эти часы связаны с напряжением и неусыпной бдительностью - иначе легче легкого схлопотать нож в бок или веревку на шею. Почти каждый второй психбольной агрессивен, практически все оказывают сопротивление при госпитализации, не стесняясь использовать все, что под руку попадается. Это у милиции есть табельное оружие, бронежилеты, дубинки, наручники - и разрешение все это использовать, разумеется. А «психов» есть только вязки - длинные полосы из грубой ткани, которыми связывают руки - а часто и ноги - особенно прыгучим больным. Больные, по сути, не преступники, поэтому силу применять к ним нельзя. Но посмотрел бы я на того, кто поработал бы на бригаде хотя бы сутки, не применяя силу. И все, что под руку попадется.
Открываю дверь в свою бригаду. Врач моя ещё не пришла, отработавшая смена дружно пьет чай и цинично курит в распахнутое окно. Я демонстративно ёжусь.
- Прохладно, ребятки.
- Ничего, сейчас надышишь, - флегматично отвечает доктор Власин, затягиваясь в последний раз и щелчком пальца отправляющий сигарету в долгий полет на станционный газон. Медсестра Аня не разговаривает со мной с тех пор, как я перешел на их бригаду. В принципе, тому есть причины, хотя я бы на ее месте отнесся к критике более терпимо. Особенно, если критика имеет под собой веские основания. Сдать мне грязную терапевтическую сумку, с полным использованных игл контейнером, пятнами крови на полотенце и осколками ампул
на дне - и после этого не ждать моего праведного возмущения?
- Я штаны переодеть могу? - холодно интересуется Аня.
- Можешь, - прищуриваюсь. - На вид ты ещё дееспособна.
- Выйди тогда!
- Пожалуйста, - цежу сквозь зубы. - Есть такое волшебное слово...
- Антон, не выпендривайся, а? - подает голос Власин, закрывая окно. - Дай
девочке переодеться.
- Я ее и не держу. Пусть переодевается - я не стесняюсь.
- Я стесняюсь! - краснея, рявкает Аня.
- Вот и чеши в туалет. В женский. Там ты своими прелестями никого не
удивишь. Да и в мужском, наверное - тоже.
- Антон!
Мимо меня проносится беловолосый вихрь с пламенеющими щеками, яростно хлопнув дверью.
- Антон, - укоризненно повторяет Власин. - Некрасиво себя ведёшь, ей-Богу!
- Почему? - удивляюсь я, расстегивая сумку. - У нее времени был вагон и
маленькая тележка сменить чешую, пока меня не было. А она курила вместо
этого, да ещё в комнате. Что, кстати, запрещёно. Мне теперь сутки предстоит дышать здесь тем, что вы сейчас накоптили. И после этого она меня пытается выставить, даже не извинившись за загаживание воздуха:
- Какая ты, все-таки, зануда, Вертинский, - сплевывает врач. - Как с тобой кто-то ещё может общаться, кроме твоих «психов»?
- Долгая тренировка плюс искреннее желание овладеть навыком.
Власин уходит. Я натягиваю на себя форму, застегиваю наглухо осеннюю куртку, которую предварительно охлопываю по карманам. Воровством, конечно, на этой бригаде не балуются, но пошутить могут. В прошлый раз рукава завязали. До этого - запихали в карманы презервативы, наполненные водой. Но на сей раз безвестные шутники присмирели - карточки и сообщения в поликлинику в неприкосновенности, без хамских надписей, ручка цела, контрацептивов в карманах не наблюдается, бумажки «Дай мне по заднице!», закрывающей вышитую надпись «Скорая помощь», на спине тоже не наклеено. И на том спасибо.
Выхожу в коридор, смешиваясь с шумящей толпой поваливших с окончившейся пятиминутки врачей и фельдшеров. Спускаюсь обратно на первый этаж, обмениваясь приветствиями с вновь прибывшими и уже уходящими. Большие электронные часы над диспетчерской показывают «07:54». Это значит, что у меня есть ещё шесть минут для того, чтобы принять смену, распихать медицинский инвентарь по машине и быть готовым выехать по первому зову селектора хоть к чёрту на кулички.
Бригадную сумку терапии обнаруживаю в ячейке заправочной. Заправочная - это место, где все бригады пополняют недостающие в укладках медикаменты и медицинский инструментарий. Сама она отделена от общего помещения металлической решёткой, за которой смертельно уставшая Яночка - дежурный фельдшер - отбивается от насевших на неё сразу четверых фельдшеров и двух врачей, каждому из которых нужно что-то срочно сдать, получить, пополнить, списать и сдать на стерилизацию. Я машу ей рукой, но она этого не замечает,
полностью погруженная в пререкания. Ну что же, не обижусь, ей сейчас
несладко. Бегло просматриваю сумку. Все ампулы на месте, жгуты (на этот раз) аккуратно свернуты и засунуты в кармашек, шприцов ровно двенадцать, полотенце чистое, а на нем лежит стопка расходных листов. Более толстая, чем необходимо. Вероятно, Анечка болезненно восприняла мои слова о том, что половину смены мне пришлось оформлять расход медикаментов на сообщении в поликлинику. На верхней расходке размашисто выведено Аниным почерком «Подавись!!!». Я лишь улыбаюсь. Разгневанный враг - наполовину поверженный враг.
Машина, хвала Всевышнему, уже загружена. Пожимаю руку водителю Валере, заглядываю в салон. Ну, умница, умница! Все на своих местах, шины пристегнуты к шкафчику хомутом, дезрастворы аккуратно упрятаны в ведро для пустых шприцев, даже постель расстелена и закрыта непромокаемой клеенкой.
- Анька помогала? - задаю риторический вопрос.
- Она не мешала, - отвечает водитель.
Смеёмся.
Распечатываю пачку «Винстона», сдираю фольгу и достаю первую сигарету.
- Как думаешь, загоняют? - интересуется Валера.
- Пусть попробуют, - задиристо отвечаю я, прикуривая. - Мы и не таких обламывали!
- НА ВЫЗОВ БРИГАДАМ! - просыпается диспетчер направления. - ТРИ, ЧЕТЫРЕ, ПЯТЬ, ШЕСТЬ, БРИГАДЕ ДЕСЯТЬ, БРИГАДЕ ОДИННАДЦАТЬ, ТРИНАДЦАТОЙ, ЧЕТЫРНАДЦАТОЙ, ШЕСТНАДЦАТОЙ, ВОСЕМНАДЦАТОЙ!
- Посчитали, мать их ети! - горестно восклицает Валера. - Не успело утро
начаться. А у меня реванш пропадает.
Я проследил направление его взгляда в закуток, где обычно стоит «Газель» седьмой бригады. Там для водителей оборудован стол, где они сутки напролет режутся в подкидного дурака и «шестьдесят шесть». Четверо игроков, как раз сейчас, исказившись лицом, бросают карты на стол, направляясь к машинам.
Понимаю. В прошлый раз Валерка жаловался, что просадил за вечер тридцать пять сигарет. Для него, как для отчаянно курящего, это действительно большая
потеря.
Отшвыриваю сигарету, направляясь опять в заправочную, за сумкой.
- Здравствуй, Антоша, - устало произносит Яночка, заполняя бесконечные
бумажки.
- Здравствуй, моя хорошая. Заколебали?
- Смена есть смена, - пожимает плечами девушка, не переставая строчить в журнале. - Все одно и то же изо дня в день. Вас уже позвали?
- Угу.
У окошка диспетчерской уже сгрудились врачи объявленных бригад. Каждый получает карту вызова, внимательно рассматривает ее и тут же комментирует. Заслушиваюсь иногда, честное слово!
- опять эта старая лошадь вызвала. Господи, да когда она уже сдохнет?!.
- ну какое «сердце болит» может быть в девятнадцать лет! Совсем охренели!..
- «Лежит мужчина». Ну и нехай лежит, хиба ж нас трепать, як скаженных? От подивись! Та вин же ж пьяный, поди, як зараза, а тая тварь лютая звоныть! Сама бы там и зробыла чего - тряхнула бы або спытала, як вин собе чуе!..
- за шоколадками поедем. Снова Бойченко вызывает. Не спится же с утра
гадине!..
- температура, десять лет. Вот мамаши пошли, мать их! Не знают, что при
температуре делать! Чему их только учили?..
Да, непосвященному человеку в самый раз лопнуть от злости, слушая такое. Это говорят врачи, «люди в белых халатах», дававшие клятву Гиппократа! Да как у них языки поворачиваются такое произносить! Ну, "скорая помощь"!.. А вот посадить бы такого недовольного на выездную бригаду, и прокатить бы его по все вот этим вызовам - посмотрел бы я тогда на него, следующим утром. Он бы в корне пересмотрел бы свои взгляды на отношение к вызовам, когда, например,
он узнал бы, что «старая лошадь» Клуценко вызывает бригаду ежедневно, утром и вечером, чтобы ей перемеряли давление и сказали, одну ли таблетку сиднофарма принимать или хватит половины. Что сердце «болит» у молодой истерички, решившей таким образом продемонстрировать своему столь же юному и не в меру ревнивому мужу, как ей становится плохо от его постоянных претензий. Что лежащий мужчина в восьми из десяти случаев оказывается в доску пьяным бомжом, который обложит врача и фельдшера (а у нас подавляющее
большинство персонала - женского пола) в четыре этажа такими словами, за которые удавить не стыдно. Что бабушка Бойченко вызывает к своему
хронику-мужу на ежедневную инъекцию коктейля «баралгин-магнезия-эуфиллин», которую должна, в идеале, осуществлять участковая медсестра. Только никто не интересуется подробностями. Зачем они простым смертным?
Вот, однако, врач детской бригады взяла карту, бегло скользнула по ней
взглядом и подтолкнула стоящего рядом фельдшера:
- Три года, судороги. Побежали.
Действительно, обоснованный повод к вызову. Судороги - это явление
серьезное. Но не температура 38,7 `С, которую молодая мамаша просто не
знает, чем сбивать.
Беру карточку нашей бригады. Семь лет, девочка, повод - «упала с кровати».
Не знаешь даже, смеяться или пугаться. В прошлый раз было «плохо в туалете».
Иногда диспетчера по части формулировки поводов переплевывают известного
хохмача Колю Фоменко.
- Антон, взял?
По коридору неторопливо шествует Офелия Михайловна, врач моей бригады. Мы с
ней друг друга терпеть не можем, но по умолчанию соблюдаем до зубов
вооруженный нейтралитет при совместной работе. Худой мир лучше доброй ссоры.
А ссоры у нас были весьма добрыми.
- Да.
Офелия пробегает глазами содержимое карты. И, естественно, «открывает» рот.
- Оля! А что, детскую на этот вызов никак послать нельзя?
- Они на судороги поехали! - злобно отзывается Оля, отделенная от
разгневанного врача решеткой окна диспетчерской. - Может, вернуть?
- Что, обе бригады поехали?
Офелия Михайловна, отвяжитесь! - кричит Оля. Война Офелии с диспетчерской
длится уже не первый год. - Все вопросы к старшему врачу! Дали вам вызов -
езжайте!
- Сама езжай, шалашовка драная! - бушует Офелия. - Тебя бы, кикимору, по
таким вызовам погонять, да в гору по гололеду!
Я поворачиваюсь спиной к разразившейся буре и иду в машину. К подобным
сценам я уже привык. Михайловна практически каждую карту вызова, полученную
из рук диспетчера направления, подвергает такой цензуре, что и главный
редактор Газеты покраснеет. Сейчас на шум прибежит старший врач, и сцена
скандала растянется, как минимум, минут на десять.
Машина уже рычит, выбрасывая белые облачка выхлопных газов. Залезаю в салон,
зябко ёжась. В машине гораздо холоднее, чем на улице.
- Бузит? - интересуется Валера.
Киваю.
- Печку не забудь.
- Да достал ты своей печкой. Включу, как машина согреется.
- Ну-ну.
Ждем, от скуки наблюдая за медленно ползущей вверх стрелкой индикатора
температуры.
- Ну скоро она там? - не выдерживает водитель. - Там больной окочурится,
пока она лясы точить будет.
Словно услышав его, на крыльце возникает Офелия Михайловна, договаривая
что-то в закрывающуюся дверь, что-то явно нелестное и малоцензурное. Смотрю
на часы - задержка выезда уже восемь минут. Это - один из аспектов, почему я
не люблю работать с Офелией. Согласен - три четверти наших вызовов
малообоснованны, зачастую - необоснованны вообще - но задерживать выезд
нельзя. С диспетчеров что спрашивать? Они же больного не видят. И принимать,
согласно действующему законодательству, обязаны все вызова, даже зная, что
вызывает очередная Клуценко. Орать нужно на больных, вызывающих «скорую» - и
то, после приезда на место в максимально короткое время.
- Проститутка! - рычит Офелия, звучно бахая дверью машины. Это она явно
продолжает незаконченный разговор со старшим врачом. - Вонючка траханная!
Дрань подзаборная! Поехали, чего стоишь!?
Валера даже не огрызается - знает, что бесполезно и чревато. Если этот
персонаж Шекспира вошел в раж, цепляться с ним эквивалентно попытке поиграть
в салочки с укушенным за известное место быком. Машина трогается с места.
Бросаю сквозь стекла задних дверей взгляд на ставшее почти родным
трехэтажное здание подстанции. Когда я теперь его увижу?
* * *
Смена начинается с пятого этажа. Народная медицинская примета - как смену
начнешь, так она и пройдет. Лифт, естественно, в пятиэтажках не
предусмотрен. Михайловна всё бурчит, поднимаясь по грязным степеням. Я шагаю
следом, стукаясь углами терапевтической сумки об узкие подъездные повороты.
Звоним в обитую грязным дерматином дверь.
Её открывает женщина со скуластым злым лицом, запахнутая в грязноватый халат
и наряженная в заношенные тапочки.
- Наконец-то! Вас сто лет можно ждать.
- Можно, - не выдерживаю я, опережая Офелию. - Можно и двести.
Мамочка только рот приоткрывает в ответ на такое хамство.
- Больную показывайте, - рявкнула Офелия, опережая мамашу. - А ля-ля свое
потом справите.
Мы проходим через прихожую, насквозь пропитанную запахами псины, нафталина и
пригоревших котлет, конвоируемые онемевший на какое-то время мамашей. Под
ноги нам выскакивает и начинает активно егозить полупородистая собачонка,
явно вознамерившаяся совершить суицид под моими ногами.
- Собаку уберите, - сердито говорю я. - Неужели тяжело было это сделать до
нашего приезда?
- Она...
- ...не кусается, - заканчиваю я. - Знаем, слышим на каждом вызове. Только
это для вас она не кусается. А вот будем вашему ребенку делать укол - он
начнет кричать. Кто собачке объяснит, что мы ребенка лечим, а не мучаем? Вы?
Входим в комнату. Детская довольно тесная, к стене притиснута двухъярусная
кровать. Понятно. С такой, действительно, упасть можно с последствиями. На
стульчике сидит девочка начального школьного возраста, в пижамке, расшитой
бабочками, прижимающая к затылку мокрое полотенце и смотрящая на нас
испуганными глазами. И ещё более испуганными - на мамашу. Воображаю, чего
она ей наобещала до нашего приезда...
Ставлю сумку у стены, присаживаюсь на корточки возле девочки.
- Ну-ка, зайчонок, покажи, что у тебя там!
Слава Богу, зайчонок оказывается дисциплинированным и понятливым - покорно
убирает полотенце, давая мне нащупать в затылочной области головы шишку.
Небольшую, слава Богу.
Свободный стул мгновенно оккупирует мамаша, пристально наблюдая за мной.
Доктор, хмыкнув, кладет тонометр на детскую кровать и, пристроив карточку на
стенку, начинает писать. Мамаша, поняв намек, делает загадочное движение
нижней челюстью и выходит за вторым стулом.
Гематома на ощупь теплая, но ранки нет, светлые волосики ничем не запачканы.
- Голова не болит?
Девочка отрицательно мотает предметом обследования. Да, если бы болела, так
бы не трясла.
- В глазах не двоится? Не тошнит?
- Нет.
- А где болит?
- Там, где шишечка.
Все понятно. Обошлось без сотрясения или чего похуже, хотя последнее слово
все равно за хирургом стационара.
Офелия Михайловна, расположившись на освободившемся стуле, неторопливо пишет
карту вызова. Входит мама с табуреткой в руках, решительно присаживается
возле врача.
- Что с ней, доктор?
- Ушиб затылочной области. - начинает Офелия.
- Ясно, она, как упала, сразу затылком стукнулась. Я ей сколько раз
говорила, чтобы не баловалась на кровати. Говорила я тебе, зараза такая, или
нет?! Чем только слушает?.. У меня аж давление подпрыгнуло. Вот, - мамаша
проворно выгребла из ящика какие-то лекарства, - мне ваш участковый назначил
принимать нифедипин и адельфан. А утром приняла таблетку, перемерила
давление, оно у меня ещё выше было. Я приняла лазикс, трижды сходила
мочиться, потом снова измерила...
Мы с Михайловной обменялись недоумевающими взглядами.
- Стоп-стоп! - врач остановила мамашу, уже закатывающую рукав халата, явно с
намеком на проведение нами тонометрии. - Я не поняла - мы к кому приехали?
- К вам или к ребёнку? - поддакнул я.
- Это, ну, к Машке, конечно, - запнулась мать семейства. - Вот, там у нее
шишка сзади, я ей полотенце мокрое положила. А потом снова приняла
нифедипин, потому что голова кружиться начала. И мне он что-то не помог. А
сейчас, до вашего приезда, давление было сто пятьдесят на сто.
Ох, этой маме нужно нашим диспетчерам ноги целовать, честное слово. Если бы
Офелия на них утром пар не выпустила, сейчас такое бы началось!
- Какое, вы сказали, давление? - глухим от злости голосом переспрашивает
врач.
- Сто пятьдесят на сто.
- И что?
- Как - что? Оно же высокое. Я вот едва по квартире хожу.
- А я с таким вот давлением на вызова езжу, - цедит Офелия. - И всяких
двинутых выслушиваю, которые за своими детьми следить не умеют.
- А!.. эп!..
И дыхание в зобу у этой вороны спёрло!
- Вы нас для чего вызвали? Ребёнок у вас упал? Так мы и будем заниматься
ребёнком! А свое давление можешь себе знаешь куда засунуть?! Что ты мне
своим давлением тычешь? У меня дважды за смену предкризовое состояние
бывает, я с нитроглицерина не слезаю - а ещё по пятым этажам, как та
девочка, бегаю! Мать, называется! Ребёнок с разбитой головой сидит, а она
мне тут про свое давление долдонит!
- Да вы... да я..., - прорезается голос у мамаши.
- Что - ты? Что - ты? Ты лучше лекарства свои держи в другой комнате, потому
что в следующий раз твое дитё таблеток наглотается, а ты и ухом не
поведешь!
- Вы... вы... вон! Вон отсюда!
Ребёнка вот только жалко. Подбираю с пола игрушечного Карлсона и
передвигаюсь, закрывая безобразную сцену от детских глаз.
- Машенька, а это кто?
- Это Карлесон, - шепчет Машенька, все ещё ошарашенная происходящим.
- А где он живет?
- На крыше. С Малышом.
- А как он на крышу попадает? Страшно по крышам же лазить.
- У него моторчик сзади. Вот, вы разве не видите? Он кнопочку на животе
нажимает - и моторчик жужжит.
Нажимаю - и правда, пластиковый моторчик приходит в движение, больно хватив
меня по указательному пальцу, начиная жужжать. Более того, Карлсон радостно
выкрикивает, хоть и заедающим, но всё же узнаваемым голосом Ливанова: «Я в
меру упитанный мужчина в полном расцвете сил!».
Каркающий голос киношного Шерлока Холмса отвлекает орущих друг на друга
женщин. Поднимаюсь с колен.
- Доктор, сотрясения мозга нет, всего лишь подкожная гематома. Очаговой
симптоматики не выявлено, анизокория и нистагм отсутствуют.
Вот так вот, позаковыристей, да понаучнее! Деморализует homo imprudentis[1]
моментально. Мамаша осекается, подавленная волной незнакомых слов.
- Значит так! - вклинивается в паузу Офелия Михайловна. - Ребёнка нужно
показать детскому невропатологу и хирургу, для исключения отсроченной
симптоматики ЧМТ[2]. Я предлагаю вам поехать в детскую больницу.
- Никуда я с вами не поеду! - истерически вскрикивает мамаша.
- Ваше дело! И ваш ребенок! Моё слово такое, а решайте дальше сами. Вот, в
карте распишитесь.
- Нигде я ничего расписывать не буду! Я на вас вашему... кто у вас там?
Жалобу напишу!
- Да ты!.. - вскидывается Офелия.
- Позвольте! - я аккуратно влезаю между ними, оттесняя мамашу в коридор и
закрываю за собой дверь.
- Пустите!
- Я вас и не держу. Послушайте меня - прежде чем жаловаться.
- Что?
Я оглядываю прихожую. Обои местами выцвели, местами подраны собачьими
когтями, на полу затертый до неузнаваемости рисунка линолеум. Вопиющая
беднота квартиры матери-одиночки. Напротив вешалки прибита полка со стоящим
на ней дешевым дисковым телефоном. Рядом с ним горделиво соседствует
серебристо блестящая сотовая Nokia, создавая режущий глаз контраст.
- Что же вы так? - говорю. - Сотовые телефоны за десять тысяч покупаете, а
ребёнка в таком свинарнике воспитываете?
- Какое ваше собачье дело? Я вас!..
- Не надо нас, милая женщина. Подумайте о том, что палка может оказаться о
двух концах. И тогда встанет вопрос о том, кого она больнее стукнет.
- Вы мне что, угрожаете? Норма-ально! Хорошая у нас "скорая помощь", нечего
сказать! Вызывала врачей, а тут бандиты приехали какие-то! Ну, ничего, я
вашему начальству все разъясню, и про стерву эту вашу в халате и про вас
тоже! Вы у меня с работы вмиг повылетаете!
- Понимаете, в чем дело, - я нарочито лениво тяну слова. - Такую травму
трудно заработать, упав с кровати.
- Что?
- Если бы она упала с такой высоты, было бы сотрясение головного мозга.
Или - что ещё хуже – ушиб - его же. А гематомка у нее на голове небольшая,
больше похожая на ту, которая остается от удара по голове кулаком.
- Да вы что такое несете?!
- Свидетелей не было, - совсем тихо говорю я. - Как она упала - никто не
видел. Поэтому и доказать вам это будет сложновато.
- Где доказать?
- А в суде. Знаете, в Уголовном кодексе есть соответствующая статья,
определяющая меру наказания за жестокое обращение с детьми? В лучшем случае
это вам грозит штрафом в сто пятьдесят минимальных окладов. И, в случае
чего, я с этой нашей стервой в халате легко засвидетельствуем то, что,
приехав на вызов, застали заплаканного ребенка со следами побоев. О чем
незамедлительно сообщим в УВД. А они, на основании этого, непременно
возбудят уголовное дело. Будет суд и, чем черт не шутит, возможно, даже
лишение родительских прав.
Да, это я, наверное, перехватил. У мамаши все лицо залилось стабильной
сочной краснотой. Пожалуй, сейчас у нее и впрямь появились проблемы с
давлением.
- Поэтому подумайте - нужны ли вам проблемы?
- Да как вы смеете?!. - шепчет мамаша.
- А вы как смеете? - повышаю голос я. - Вы растите ребенка, а он у вас в
такой тесноте, духоте и вонище живет, что и бомж застесняется. Себе дорогие
сотовые покупаете, а ей дешёвые игрушки суете. Лекарства, которые опасны для
детского организма, у нее в комнате храните, бесконтрольно от возможности
случайного приема ей этих лекарств. Вызвали бригаду "скорой помощи" вроде бы
к Маше, а сами, в нашем присутствии назвав её заразой, полезли к доктору с
жалобами на свое якобы болезненное состояние, мешая сбору анамнеза по
основному поводу вызова. Это как, по-вашему? Нормально? Порядочно? Девочка
нуждается в срочной консультации специалистов - а вы отказываете ей в этом
лишь по причине брызжущих из вас эмоций, совершенно не думая о том, что ее
здоровье вполне может оказаться под реальной угрозой в ближайшие 72 часа.
Наступает молчание, прерываемое нашим тяжёлым дыханием. Мамаша молчит, явно
не находит слов, чтобы достойно выразить бродящую в ней смесь ненависти,
страха, обиды и вины. Ибо опровергнуть сказанное мной она не может.
- Давайте - звоните, пишите, жалуйтесь. Я вас от телефона за уши не
оттаскиваю. Вы же не за ребенка своего беспокоитесь - на него вас в данный
момент плевать - вы нам хотите отомстить! Давайте, не стесняйтесь! Ну?
Звоните, расскажите нашему начальству, какие сволочи работают на выездных
бригадах - приезжают, хамят, морали читают, мешают детей воспитывать!
Пожалуйста!
Поворачиваюсь и ухожу в комнату, оставляя ошарашенную мамочку в коридоре.
Первое, что я вижу в комнате - это плачущую Машу и Офелию, прижавшую ее к
себе и гладящую по голове. Аккуратными движениями, минующими область ушиба.
Ребенок доверчиво жмется к ноге «стервы в халате», судорожно всхлипывая.
В проеме возникает мамаша, безмолвно созерцающая открывшуюся перед ней
картину. Удивительное дело - обе они не говорят ни слова! Воистину, только
дождик детских слез может погасить бушующее пламя взрослой ненависти.
- Собирайтесь в больницу, - тихо говорю я. - Берите свой паспорт, полис -
свой и ребёнка.
- Машенька, иди к маме, - говорит Офелия. - Помоги ей собраться.
Машенька слушается. Мама - о, чудо - тоже.
Всю дорогу мы ехали молча - Офелия сидела в кабине с водителем, мамаша,
нахохлившись, пристроилась на лавке, а Маша, с искренним любопытством вертя
травмированной головой, расположившись на носилках.
В приемном детской больнице дежурил наш совместитель - доктор Ованесян,
известный на педиатрических бригадах как «поющий доктор». Был он наделен
удивительным чувством эмпатии к детям, искренней любви и неподдельной
доброты. Сам не раз был свидетелем - самые противные младенцы, орущие во все
горло по поводу и без оного, моментально замолкали и начинали улыбаться,
стоило «поющему» появиться в комнате. Он всегда с удовольствием возился с
детками на вызовах, рассказывал им сказки, пел песенки, играл в «козу
рогатую» - вообще, блестяще владел богатым арсеналом хитростей, помогающих
расположить к себе ребенка и вызвать в нем положительные эмоции. Как
говорится, был он педиатр от Бога.
- А-а-а, бригада «Ух» - работает за двух! - радостно закричал он, когда
узрел нас всех, входящих в чистенькое приёмное, раскрашенное в теплых
розовых тонах.
- Наша бригада «Эх» - работает за всех, - мрачно сказала Михайловна. - Вот,
Аршак Суренович, ребенок с подозрением на сотрясение.
- Какое ещё сотрясение? Ну-ка, покажись! Ух ты, моя красавица! Да чтобы у
такой симпатюли сотрясение было! Дай-ка, дядя доктор посмотрит!
- Доктор Айболит, - не удержавшись, комментирую я.
- Доктор Ой-прошло, - смеется Ованесян, проворно ощупывая голову хихикающей
Машеньки. - Прошло ведь?
- Прошло, - прыскает девочка.
- А вы мне тут - сотрясение, сотрясение. Нет там ничего. Шишка будет,
конечно, а так...
- А ну, глянь-ка дяде в честные рыжие глаза! Та-ак!
Признавайся, что у мамы украла? Шоколадку? Что глазки у тебя бегают, как две
мышки от кота? Знаешь, как мышки от кота бегают?
Михайловна оставляет на столе дописанный сопроводительный лист, направляется
к выходу. Я киваю «поющему» и направляюсь следом. Мамаша ловит меня за
рукав.
- Вы это... ну, не обижайтесь на меня. Ладно?
- А вы за ребёнком следите лучше. И лекарства из её комнаты уберите.
Офелия молча наблюдает за мной, стоя в дверях приёмного. Мы вдвоём
направляемся к фырчащей «Газели», забираемся по своим местам - она в кабину,
я в салон. Закрываем двери:
- У-у-у, сука! - дает волю эмоциям доктор. - Вонючка тасканная! Права она
качает, мать ее туда и оттуда! Жаловаться! Я т-тебе пожалуюсь, мразота!!
Валерка отворачивается, я торопливо закрываю окошко в переборке между
салоном и кабиной. Михайловна бушует минут десять, я успеваю тайком
перекурить, пуская дым в приоткрытый вентиляционный люк в потолке. Пусть уж
лучше орет здесь в пространство, чем на вызовах больным и их родным.
Впрочем, куда мне-то судить - я на «скорой» всего семь лет. Михайловна пашет
уже четвертый десяток, насмотрела и наслушалась вдоволь всякого, поэтому ее
эмоциональная лабильность в данном случае простительна.
Выматерившись напоследок, Офелия сдергивает со шпенька рацию.
- «Ромашка», бригада четырнадцать в детской больнице, свободны.
Некоторое время рация молчит, снабжая нас щедрым треском атмосферных помех.
- Четырнадцать, вы где?
- В детской больнице.
- Где?..
- В пи*де! - рявкает Офелия. Слава Богу, отжав тангенту. - Детская городская
больница, приёмное отде-ле-ни-е!!
- Ясно. Вызов примите. Улица...
Записываю вызов в соответствующих графах чистой карты вызова. «Давление».
Нет, иногда я просто балдею с наших диспетчеров. Повод к вызову придуман для
того, чтобы бригада, катящая на очередное недомогание, хотя бы примерно
знала, к чему готовиться. Что - давление? Высокое, низкое, скачет, вообще по
нулям? Был случай, когда мы приехали на такое вот «давление» - соседи
вызвали, показалось, что плохо гипертонику, скулит за стеной больно
жалостливо. И наткнулись мы на трехдневный труп, обглоданный некормленой
домашней собакой. Кто скулил, пояснять, думаю, не надо.
Мы трогаемся с места. Все ещё серое утро, полное дождевых капель и низко
ползающих облаков. Следующее, надо понимать, будет аналогично этому. Но его
я уже жду, как зарплаты. Потому что в восемь часов этого мрачного утра я,
затянувшись последней за смену сигаретой, зашвырну ее подальше на газон (за
что непременно получу по голове от старшего врача, если увидит), зевну,
хрустну суставами и гренадерским шагом покину нашу подстанцию на двое суток.
Господи, и почему люди такие глупые???? почему мы не дорожим своей жизнью??? Распоряжаемся самым дорогим, что у нас есть на свете-ЖИЗНЬЮ так, как будто легко можем купить ее в ближайшем магазине. больно, грустно и обидно это осознавать. и еще меня всегда удивляло людское безразличие. неужели так трудно подойти к человеку, лежащему на улице. Даже если это БОМЖ-вас никто не просит обниматься с ним, просто подойдите, поглядите, окликните его...может быть человеку плохо и вы, подойдя к этому человеку и вызвав скорую, спасете кому нибудь жизнь... родные мои, не будьте бездушными, пожалуйста не будьте!!! Почему у нас в России такой низкий уровень культуры водителей??? ПОЧЕМУ многие позволяют себе не пропускать на дороге "Скорую" с включенными мигалкой и сиреной???ПОЧЕМУ???ЛЮДИ, мы не в магазин торопимся, поверьте, если мы включили эти знаки отличия-кому очень плохо и мы спешим туда. Неужели так трудно пропустить нас??? не пропустить милицейскую машину чревато разборкой, не пропустить пожарку глупо-все равно сметет с дороги. а вот скорую можно и проигнорировать!!! Не дай Бог тем водителям, которые игнорируют истошно воющую сирену, самим оказаться в салоне скорой в качестве больного...НЕ ДАЙ БОГ!!!!
задумайтесь,Люди и будьте человечны....
задумайтесь,Люди и будьте человечны....
Сегодня я с ночной смены, но завтра снова на работу... Но я даже рад этому-очень важно ощущать себя нужным... Господи, как я ненавижу алкашей...Нажрутся и садятся за руль, быдло. А ты потом выезжай и разгребай это кровавое месиво(((( ладно бы только сами страдали, а то ведь страдают невинные люди, страдают и гибнут. НЕНАВИЖУ!!!!
